Сто чудес

Нам даже выдали новую одежду, настоящую форму заключенных: тонкие рубашки и верхнее платье в темно-желтую полоску, деревянные башмаки, но никаких головных уборов, – и мы смогли сбросить свои вонючие, изношенные до дыр тряпки. Затем нас, пятьсот человек, погрузили в обычные вагоны, а не предназначенные для скота, как опасались. Мы ликовали, когда поезд отбыл из Освенцима, и не верили, что выбрались из этого ада.

Путешествие до Гамбурга на расстояние 850 километров заняло два или три дня, поезд часто останавливался из-за воздушных налетов союзников или потому, что пропускал более важные поезда, перевозившие солдат и оружие. Но, в общем, мы чувствовали себя спокойно, ведь мы вступили в новую жизнь, жизнь простых заключенных, а не животных.

Когда мы наконец поздним вечером прибыли в гамбургские доки, они еще полыхали после недавних бомбардировок. Нас толпой отвели в складские помещения, или lagerhauses, расположенные вдоль Эльбы в порту Дассауэр, которые являлись частью системы концентрационных лагерей Нойенгамме. Невероятно, но теперь у нас были чисто застланные кровати, а потом нам дали поесть копченой рыбы – впервые за четыре года. Она показалась изумительно вкусной. Впоследствии выяснилось, что рыбу мы получили по ошибке, она предназначалась немецким рабочим, а не нам, но мы подозревали, что отвечавшие за нас солдаты имеют к этой путанице некоторое отношение. С некоторой неохотой они препоручали нас капитану СС, и мы неожиданно оказались под властью людей, которых больше всего боялись. К счастью, это были в основном таможенные офицеры, переподчиненные СС, постарше и менее опасные, чем те, из Освенцима.

Имевший стратегическое значение порт Гамбурга подвергался регулярным бомбардировкам – по ним можно было сверять часы. В полдень прилетели английские самолеты, в полночь – американские. Почти весь Гамбург уничтожили пожары, от которых в прошлом году погибли тысячи жителей. Половина оставшихся в живых покинули город, а бомбардировщики продолжали разрушать то, что еще устояло, сбрасывая фосфорные и другие бомбы, пока огонь не охватывал все строения.

Хотя мы часто слышали и видели пролетавшие над Освенцимом самолеты, только здесь впервые ощутили, что Германия под ударом. Это давало нам надежду. Мы прерывали работу, чтобы понаблюдать за воздушными боями над головой и поприветствовать пилотов союзников. Никто из нас не испытывал страха, хотя мы понимали, что сами можем угодить под бомбы. Для нас была разница между смертью от рук нацистов и случайной гибелью во время налета союзников. Тут и сомневаться не стоило.

Мы знали, что вернем себе достоинство.

Мы могли умереть от этих бомб, но мы хотели, чтобы нас освободили.

Наши общие спальни находились на верхних этажах складов, и мы видели самолетные огни и слышали шум моторов во время ночных налетов. Выглядывая наружу, хотя это нам и запрещалось, мы ждали ярких вспышек, следом за которыми падали бомбы.

Часто стража спасалась в убежищах, оставляя нас на верхних этажах, и в случае попадания бомбы в здание мы бы погибли. Иногда нас заталкивали в подвалы, выходившие на реку, так что мы стояли по колено в воде. Когда бомбы падали в реку или на корабли, что случалось часто, вода резко поднималась, и мы боялись, что утонем в этих подвалах. И крысы, прятавшиеся вместе с нами, боялись того же.

Ткань наших униформ была очень тонкой, пальто нам не выдавали, поэтому даже летом мы мерзли, особенно когда промокали. Одной женщине пришло в голову в подвалах снимать с себя всю одежду и, сгрудившись, сжимать ее своими телами, чтобы сохранить сухой. Я буквально падала с ног от усталости и желания спать, даже стоя в ледяной воде. Другие девушки сердились и щипали меня, чтобы не засыпала, иначе, свалившись, я увлекла бы всех за собой и мы бы вымокли, как и наша одежда. Некоторые погибали – либо от разлетавшейся шрапнели, либо унесенные потоком.

И все же мы были не в Освенциме. Каждой из нас выдали металлическую миску и ложку, и каждый день мы получали хлеб и настоящий суп, а не грязную водицу. Иногда еще и рыбу. По утрам мы разрезали свои порции хлеба, тридцать или пятьдесят граммов, на кусочки и раскладывали по карманам, чтобы подкрепляться понемногу в течение дня. Но часто я так мучилась голодом, что пожирала дневную порцию сразу, и мать бранила меня и говорила, что нужно проявлять терпение. А я не могла удержаться, хотя и не насыщалась этим куском хлеба. Иногда я была на грани безумия из-за голода и холодного северного ветра, а ведь еще не наступила зима.