«Ваше Высочество,
перед лицом тех, кто делит мою страну, и враждебностью великих европейских держав я закончил мою политическую карьеру. Я иду, подобно Фемистоклу, присесть у британского очага. Я вступаю под защиту закона, обращаясь с просьбой к Вашему Высочеству как самому могучему, самому постоянному и самому щедрому из моих противников.
Просьба была отвергнута, и не только по желанию Англии, но и с согласия всех держав. Государственные мужи Коалиции решили, что будет небезопасно оставить его на свободе в Европе. Когда позже ему стало известно об этом решении, Наполеон повел себя так, словно дело касалось лишь его и Англии, и отчаянно попытался заклеймить Англию вечным позором. Он написал следующий протест:
«Я данным официально протестую перед лицом неба и всего человечества против нарушения моих священнейших прав. Я не узник, я — гость Англии Если этот акт будет совершен, Англия отныне напрасно будет твердить всем о своей чести, о своих законах, о своей свободе. Британская честь будет подмочена гостеприимством «Bellerophon». Я обращаюсь к истории. Она расскажет, как противник, двадцать лет воевавший против британцев, во дни несчастий пришел по доброй воле искать убежища под сенью ее закона. Какие еще доказательства почтения и доверия он мог представить? Но чем ответила Англия на подобное великодушие? Она сделала вид, что протягивает своему противнику гостеприимную руку, а когда он честно последовал ей, она принесла его в жертву!»
Этим непоследовательным, хотя и возвышенным, протестам суждено было оставить широко распространившееся и длительное впечатление, что Англия, не желая принять его как свободного гражданина, поступила с ним недостойно. Впечатление это разделялось не только некоторыми из англичан. В этом отношении, пожалуй, достойно сожаления, что Мейтленд, капитан «Bellerophon», не дал Наполеону ясно понять, что если он вступает на борт его корабля, то только в качестве военнопленного. Наполеон все равно бы пришел, потому что знал, что будет в гораздо большей безопасности среди англичан, чем среди французских роялистов, которые жаждали его казнить. По-видимому, капитан Мейтленд оказал ему чрезмерные почести. Спуская трап для принятия Наполеона и помогая ему подняться на борт, он обращался с ним так, словно тот все еще был на вершине власти, ему представили офицеров, и вскоре после этого прибыл с корабля «Великолепный» адмирал Хотэм и повел себя столь же предупредительно, отвезя Наполеона на свой корабль, чтобы вместе с ним отобедать. Таким образом, Наполеон получил некоторые основания называть себя гостем Англии, и Англии и Европе в целом был нанесен немалый ущерб, поскольку наполеоновская легенда, которая в свой черед привела к власти Наполеона III, а также к освящению милитаристских наклонностей, можно сказать, проросла из этого недовольства. На это недовольство либералы были рады откликнуться эхом вслед за Наполеоном, чтобы навредить тори. Англичане сами положили начало великой легенде.
По-видимому, несколько дней в море пошли Наполеону на пользу, поскольку все, кто вспоминал о встречах с ним в то время, говорили о его энергичности и хорошем настроении. Он проводил много времени на палубе, болтая с матросами и задавая множество вопросов; он еще раз был тем ловким человеком, который предпринял смелый побег с Эльбы. Все были им очарованы. Впервые видя Англию, он восхищался красотой побережья вблизи Девона, говоря, что это напоминает ему некоторые уголки Италии. Вместе со своими компаньонами он обедал на императорском золоте, которое привезли и поддерживали в порядке, подобающем статусу августейшего гостя. Гурго вновь присоединился к нему, однако с новостью о том, что принц-регент отказался принять посланное к нему письмо. Это было воспринято как недобрый знак.