Сто лет Папаши Упрямца

Он чуть не умер в прошлом году, произнес я. Я рассказал ей, что в прошлом году Папаша Упрямец тяжело заболел, в больницу не стал обращаться, ведь на лечение в больнице требовались деньги, а у Папаши Упрямца не хватало средств. Родственники хотели одолжить ему, но он отказывался. Сельский комитет пообещал помочь дополнительно оформить медицинскую страховку, но он только покачал головой, – мол, уже поздно. Те, кто знали про золотые зубы у него во рту, уговаривали его вырвать их и использовать для оплаты лечения. Папаша Упрямец сказал: Вы ведь подозревали, что мои золотые зубы – фальшивые. Так вот это правда, они фальшивые.

Золотые зубы были действительно… из золота!

Цинь Сяоин прервала мой рассказ. Она поведала мне историю своей семьи, всё про тонкости их ювелирного бизнеса – для того, чтобы доказать, что у нее есть и врожденная, и приобретенная способность распознавать подлинное золото.

Я с одного взгляда могу сказать, что эти четыре зуба – из чистого золота, сказала она в конце концов.

Папаша Упрямец заболел и не лечился, иными словами, не потратил на себя ни гроша, просто дома лежал и ждал смерти. С весны по осень прошлого года он уже подобрал себе место на кладбище, заказал гроб. Он думал, что зиму не переживет, однако удивительным образом зимой ему стало лучше, и он снова появился в деревне. Он собирал редьку, ел батат и даже грыз сахарный тростник, все это видели люди.

Цинь Сяоин радостно рассмеялась. Смех благотворительниц мало чем отличается от смеха обычных женщин из хорошей семьи.

Когда мне было пятьдесят шесть, я заехал в Шанлин, чтобы навестить старшего брата. Это случилось накануне Праздника весны. Из-за эпидемии коронавируса я оказался в деревне в ловушке. Новый год встретил дома у брата, тогда и вспомнил, что мне пятьдесят шесть, а Папаше Упрямцу уже сто. В добром ли он здравии? На месте ли его золотые зубы?

Когда эпидемия утихла, я смог вернуться в Наньнин. Накануне отъезда из Шанлина я решил навестить Папашу Упрямца.

Снаружи дом, в котором он жил, остался прежним, только черепицу заменили на новую. Кирпично-красный конек крыши накрывал старые стены и балки, словно красный зонтик, закрывающий от солнца и дождя пожилого человека.

В этом доме, большая часть которого была старше Папаши Упрямца, я и встретился с ним. На нем была круглая черная ватная шапка, засаленная и блестящая, словно сморчок, завернутый в сало.

На нем была шапка, но не было маски, поэтому его круглое лицо, лицо столетнего человека, было полностью открыто. Глубокие морщины изрезали его, словно ущелья скалу. Но, почерневшее и сухое, это лицо по-прежнему излучало энергию, как стершийся, немного сдувшийся мячик, который все еще в состоянии подпрыгивать и катиться. И это все благодаря его полным жизни глазам, по-прежнему сиявшим ярко, словно пожар, поддерживающий и воспламеняющий все сто лет его жизни.

Я думал, что он меня не узнает, ведь я был в маске, к тому же еще и боялся ее снимать. Но он окликнул меня по имени и по прозвищу – Поросенок.

Думаю, Папаша Упрямец учуял тушеное свиное копыто, которое я принес с собой, оно было завернуто в листья банана, поэтому видно его не было, но запах-то уже сумел проникнуть ему в нос. Это был знакомый запах, благодаря этому запаху Папаша и понял, что это я, что это я пришел.

Когда я пришел, он сидел на гробе. В этом нет ничего страшного, наоборот. Люди, которые не обращают внимания на смерть или видят ее насквозь, зачастую живут долго – так вот и солдаты в окопах, которые относятся к смерти как к возвращению домой, обычно по счастливой случайности остаются в живых. Этот гроб, который Папаша Упрямец подготовил для себя двадцать лет назад, все так же находился здесь, Папаша использовал его вместо лежанки, считалось, что он приносит счастье и долголетие. К тому же на гроб долгожителей могут сесть и другие люди, и это тоже принесет удачу.

Мы с Папашей Упрямцем сидели на гробе рядком, как старая и молодая тыквы на одной грядке. Но я не решался дотронуться до Папаши, не осмеливался пожать его руку. Я поприветствовал его через маску, как врач или как больной.

Папаша Упрямец сказал без обиняков: Свиное копыто, что ты принес, я не смогу жевать, зубы все выпали уже.

Когда он говорил, я не обратил внимания на его зубы, а когда заинтересовался, он уже закрыл рот.

Я подумал, что еще не отдал ему свиные копыта, которые принес, и начал разворачивать банановые листья, в которые они был завернуты, но тут Папаша Упрямец замотал головой и замахал руками, останавливая меня.

Он снова открыл рот: Смотри, зубов уже нет.

Он замолчал, но рот оставил открытым, чтобы я мог посмотреть.

Я посмотрел, зубов и вправду не было. Виднелись только десны, которые к тому же сильно сморщились, словно лишенный растительности и обвалившийся холм.

Но, присмотревшись повнимательнее, я внезапно обнаружил нечто сверкающее в глубине, как искра в темноте тоннеля. Я знал эту искру, знал, что это сверкает.

Я спросил: Золотые зубы ведь еще на месте? Все четыре до сих пор там.

Папаша Упрямец ответил: Это не мои.