Сто лет пути

– Как бы нам с тобой наши умственные способности к делу применить, а, Дмитрий Иванович? Пока что-то плоховато идет!

– Бурлакова я разыщу и поговорю, – быстро сказал Шаховской. – Со старухой из храма тоже могу побеседовать.

– Ты бы на историческую часть налегал, серьезно тебя прошу! Что за елки-палки, какие-то прохиндеи, потерпевший и его неизвестный приятель, про заговор в девятьсот шестом году давно узнали, а ты, профессор всех наук, до сей поры ни ухом ни рылом!

– А если в мейсенской чашке на самом деле были бриллианты? И тот, второй, об этом знал? Или они вместе с Ломейко их нашли, а второй решил, что делиться не стоит? И кто тогда второй?

– Постой, Дмитрий Иванович, не придумывай. В нашей работе хуже нет, когда вместо четких выводов пустые придумки! Выводы нам с тобой делать пока не из чего. У тебя пусто, и у меня не густо. Круг общения у потерпевшего – во! – И полковник вскинул руку над головой, гулко постучал по крыше салона. – И кого там только нет: банкиры, журналисты, гольфисты, арфисты, адвокаты, депутаты. Если пошагово всех отрабатывать, как положено, жизнь пройдет, как с белых яблонь дым. А у меня начальство. А у начальства свои резоны – Воздвиженка место не простое, и пока особняк на особом положении находился и закрытым стоял, все тихо-мирно было. Только под музей его отдали, так сразу же директора и укокошили. И если на это дело под особым углом посмотреть, вовсе не хорошая история может получиться. Смекаешь?

Шаховской кивнул. Он был абсолютно уверен, что «круг общения» Павла Ломейко ни при чем. Все дело в чашке и старых бумагах, найденных на месте преступления. Убийство – часть странных и зловещих событий, которые происходили в девятьсот шестом году. Сто лет назад началось что-то, продолжавшееся до сегодняшнего дня и завершившееся убийством. Впрочем, вполне возможно, что ничего еще и не завершилось.

Как с Думой. Все началось именно тогда, в первые годы прошлого века, и началось с кровопролития, революции, неуклюжих, кособоких попыток создать парламент, но в то же время не создавать, даровать народу «гражданские свободы», но и оставить все как есть, ограничив самодержавие, но и сохранить его «таким, каким оно было встарь»!

Каким-то странным, мистическим образом тогдашние ошибки, недостроенные отношения, недоделанные дела, недосказанные речи перекочевали из Таврического дворца на Охотный ряд, и иногда Шаховскому казалось, что покуда весь путь не будет пройден, опять сначала, опять с трудом, с ошибками и попытками на ходу их исправить, ничего не сдвинется с места.

Никто так толком и не поймет, для чего он нужен, этот парламент!

– Ты о чем задумался, Дмитрий Иванович?

– О парламенте.

– Самое время. Слушай, а кто такой этот тезка твой, о котором в письме сказано? Вроде там говорилось, порядочный, хоть и из Думы?

– «В Думе есть люди благородные, проявляющие большую волю в достижении того, что есть полезно и нужно для государства», – по памяти процитировал Дмитрий Иванович.

Про того Шаховского ему говорить почему-то не хотелось, он стеснялся, как будто должен был рассказывать про себя самого.

– Ну? Чего ты замолчал? Кто он такой был?

– Князь Шаховской был прежде всего депутатом. Потом его избрали секретарем Первой Думы, он стал правой рукой председателя, то есть занимался в основном организацией работы. На самом деле это сложнее, чем кажется. Никакого опыта парламентской работы, если не считать земских собраний, в России не было. То есть ничего не было! Никто не понимал, что это означает – работа парламента. Как именно он должен функционировать? Ну, вот самое простое: кто за кем должен выступать? По очереди? По записи? В алфавитном порядке?

– А это имеет значение?

– Ну, конечно, – сказал Шаховской с досадой. – Сколько должны заседать? Три часа или восемь? Что должно получиться в результате заседания? Какая-то бумага, резолюция или что? Зачем нужно заседать?

– Как зачем? На то она и Дума, чтобы в ней заседать!

– Вот именно. И зачем? Все тогдашние депутаты были уверены, что заседают они исключительно по вопросу «Долой самодержавие!». Долой, и все тут. Какие там законы, конституция, бюджеты! По идее, Дума создавалась для принятия законов, по которым впоследствии должна была жить огромная страна. Но никто не умел принимать никаких законов.

– А Шаховской чего?

– Шаховской попробовал наладить работу. У него многое получилось, во Второй и Третьей Думе дело пошло, может, и не легче, но все же чуть понятней. Он был депутатом, а не канцеляристом или писарем, и остальным приходилось с ним считаться, он же один из них. Он пытался сделать из Думы первоклассно работающее государственное учреждение.

– Сделал?

Дмитрий Иванович улыбнулся.

– Пожалуй, да.

– Вот и молодец. А он не того… не предок твой, часом?

– Нет.

– А чего это ты разозлился?

– Я не разозлился.

Никоненко причалил к тротуару и сбоку посмотрел на Шаховского.