Сто лет пути

– Господин Маркс, что вы, – пробормотал батюшка, – без него пропадешь…

Варвара оглянулась на него.

– Взрывчатка, подпольные мастерские, свои люди в охранке, все требует денег.

– Вот именно – свои люди!

Варвара Дмитриевна готова была разреветься у них на глазах. Она никогда не отличалась преувеличенной чувствительностью и к истерике склонности не имела, распущенность презирала. Привычка к самообладанию заставляла ее сдерживаться изо всех сил, но это невозможно, невозможно!..

– Если у террористов есть в охранке свои люди, то вы подвергнете себя страшной опасности! Вас… как это… расшифруют!

– В том-то и дело, что нет, Варвара Дмитриевна. Отправлять кого-то из агентов действительно сверхопасно. Их могут знать в лицо или по описанию. А я человек совершенно далекий, посторонний. Да и грим, – тут он опять поморщился, – сделает свое дело. Столыпин считает, что операция пройдет успешно.

– А велика ли сумма? – Батюшка вертел в руках накладные гвардейские усы.

– Вот это я еще не примерял, – сообщил Шаховской, ткнув в усы. – Мне пойдет, как вы думаете, Варвара Дмитриевна?..

Он прошел к немецкому несгораемому шкафу, погремел ключами, распахнул толстую металлическую дверь.

Варвара Дмитриевна старалась длинно дышать, чтобы успокоиться, считала вдохи и выдохи. Отец Андрей кинул усы на кресло и вытащил седой парик. Варвара Дмитриевна, завидев парик, неслышно топнула ногой по ковру и отвернулась. Вдохи-выдохи не помогли.

– А вот и соблазн.

Сообщники оглянулись.

Дмитрий Иванович аккуратно поставил на зеленую обивку письменного стола голубую чашку, до краев наполненную чем-то блестящим.

– Здесь бриллиантов тысяч на семьсот-восемьсот, – сообщил князь. – Согласитесь, ради таких денег господа террористы должны будут рискнуть.

Батюшка подошел и посмотрел в чашку. Варвара Дмитриевна опустилась в кресло.

Все кончено, вот что она поняла в этот момент совершенно отчетливо. Уговаривать, умолять, даже рыдать не имеет смысла.

Этот человек, имя которого ей было так весело произносить – вот просто сказать «Дмитрий Иванович», и сразу хорошее настроение, – организатор думских дел, вечно занятый нескончаемыми вопросами, вовсе не только политическими, но и мелкими, обыденными, даже работу буфета ему приходилось регулировать, такой свой, привычный, насмешливый, легкий, уважаемый не только союзниками, но и противниками, хорошо образованный, умеющий ясно и складно излагать свои мысли, этот самый человек все решил и хорошенько подготовился к делу, которое ему предстоит.

Вот чашка с бриллиантами, а вот накладные усы и парик.

Господи, помоги нам!

…Если его убьют, подумала Варвара Дмитриевна, я останусь совсем одна. Навсегда. Без него.

– Н-да, – сказал отец Андрей. – Удивили вы меня, князь. Чему Господь нас только не учит в великой милости своей…

Варвара молчала, смотрела на свои сцепленные руки.

– Варвара Дмитриевна, – заговорил Дмитрий Иванович, поглядывая на нее, – вы преувеличиваете опасность.

Она печально на него взглянула и опять опустила глаза. Ей нужно было как-то привыкнуть к мысли, что изменить ничего нельзя, ее никто ни о чем не спрашивает, и поделать она ничего не может.

Все решено.

– Столыпин сам возглавит операцию. Я почти уверен, что и выстрелить никто не успеет. Будут задействованы только самые проверенные люди.

Она покивала.

– В Охранном отделении держат исключительно профессионалов, самых опытных. Они все время будут начеку. Петр Аркадьевич…

– Ах, что вы меня утешаете Петром Аркадьевичем, как маленькую!.. Я знаю только, что довольно будет одного неверного слова, случайного жеста, малюсенькой ошибки, и случится непоправимое.

– Не будет никаких ошибок. Я вам обещаю.

Она опять покивала.

Князь переглянулся с отцом Андреем.

– Я не стал бы втягивать вас в это дело, но так вышло, что вы обо всем узнали, а держать в неведении, обманывать вас мне бы не хотелось. Вы же первый пропагандист и певец равноправия, Варвара Дмитриевна!

Это была шутка, и Варвара улыбнулась, глядя на свои руки.

…При чем тут равноправие? Легче ей было бы ничего не знать или лучше вот так – зная? Бесспорно, в незнании есть великая милость, свобода от тяжких раздумий, от страха, который теперь станет терзать ее ежеминутно, ежечасно. Но не знать – это оставить его одного?.. Чтобы он справлялся не только во время страшного дела, но и какое-то время до него – один?

Шаховской взял проклятые усищи, кое-как приладил, скорчил ужасную рожу и как можно веселее спросил Варвару Дмитриевну:

– Похож я на сумасшедшего миллионера от революции?

– Я не знаю, – сказала она, глядя ему в лицо. – Я ничего не понимаю в сумасшедших миллионерах. Только если вас убьют…

Тут самообладание дало трещину.

Варвара Дмитриевна всхлипнула и выбежала из комнаты. Следом за ней потрусил обеспокоенный Генри Кембелл-Баннерман.

Утром профессор отправился в Думу. Пропуска у него не было, он ни с кем ни о чем не договаривался и поехал наудачу – просто потому что его осенило, кого можно попросить о помощи. Советоваться с полковником по этому вопросу он не стал. Тот ни за что не разрешил бы, а мысль показалась Шаховскому удачной.