Сто лет восхождения

1 марта 1954 года на атолле Бикини американцы произвели очередное испытание водородного оружия. Они не думали о метеоусловиях. Но ветер, как утверждали потом американцы, «неожиданно переменился», подул вместо севера на юг. А две недели спустя рыболовный траулер с умирающим экипажем добрался до порта Яидзу. Мир узнал, что Япония снова заплатила по атомному счету, навязанному Соединенными Штатами Америки всему человечеству...

Ненастным зимним днем в конце 1953 года Филиппов впервые стоял перед сонмом именитых физиков и молчал. А те смотрели на него, кто равнодушно, кто испытующе, кто с усмешкой, и ждали. Где-то сзади сидели Лукьянов, Осовец, Андрианов, Явлинский. В отделе было решено, что доклад о результатах длительных экспериментов сделает молодой научный сотрудник, первым вместе с Синицыным обнаруживший нейтроны.

Больше полутора лет прошло с того дня, как в их лаборатории прозвучала сухая автоматная очередь нейтронного счетчика. Давно уже разобрались они, почему этому явлению непременно должны предшествовать два разряда. Оказывается они были необходимы для очистки стенок камеры. Этому явлению дали пусть и не совсем благозвучное, но довольно точное название — «баннопрачечный эффект».

Результаты экспериментов уже обработаны, суммированы в отчете лаборатории. С ним детально познакомились видные физики, которых привлек к обсуждению термоядерной проблемы Курчатов.

Сейчас Курчатов невозмутимо сидел среди маститых физиков и ждал, когда молодой человек приступит к делу.

Поначалу Филиппов волновался и говорил не очень гладко. Но длилось это недолго. Работа выглядела внушительно. А результаты будили мысль, воздвигали непроходимый частокол вопросов. Присутствующие, особенно приглашенные со стороны, что-то спрашивали, что-то уточнили, в чем-то сомневались. Особую дотошность проявил Игорь Евгеньевич Тамм. Но он же был одним из первых, кто, вопреки скепсису и сомнениям, заявил: «Да — это термоядерный синтез».

Блохинцев, член-корреспондент Академии наук, будущий руководитель объединенного института в Дубне, сказал более обтекаемо: «Нет причин сомневаться».

Один из гостей, весьма уважаемый академик, автор серьезных работ, вдруг к удивлению всех заявил, что сомневаться в том, что наблюдаемое явление — термоядерный синтез,— значит недооценивать капиталистическое окружение.

Свои, сидевшие сзади, отдавшие этой проблеме почти два года, знавшие чуть ли не наизусть все результаты, только переглянулись между собой. Явлинский явственным шепотом, который наверняка достиг Курчатова, заметил: «И академики пускают пулю в молоко».

Курчатов насупился и грозно посмотрел в их сторону. Он был воспитанным человеком и не мог допустить, чтобы нарушались элементарные законы гостеприимства.

Но Арцимович попросил слова и очень едко и остроумно обратил внимание гостя на ряд противоречий, существенных в эксперименте, которые явно бессильно сгладить, а уж тем более объяснить капиталистическое окружение. Затем Арцимович довольно недвусмысленно посетовал, что в последнее время слишком часто начали смешивать физику с политикой. А это, увы, противопоказано истине.

Многие откровенно улыбались. Гость обидчиво побледнел. Курчатов хоть и хмурился, но молчал. Он хорошо знал своего давнего товарища и понимал, Что тут уж он будет беспощаден, невзирая ни на какие авторитеты, и остановить его невозможно. Но Арцимович довольно неожиданно оборвал свою саркастическую эскападу и перешел к результатам эксперимента.

Все, что ощущал он, что, подобно энергии импульсного заряда, копилось в нелегких его размышлениях,— все это теперь на представительном совещании аккумулировалось в твердое и убежденное: «Нет, это не термояд». Он был тверд и доказателен в своих выводах, и теоретики не смогли опровергнуть его. Курчатов непроницаемо молчал.

Время текло в серии экспериментов, в выявлении неясных, неразгаданных явлений, в напряженном поиске и мучительных сомнениях. Но чем дальше уходило в прошлое то широкое совещание, тем яснее становилось для всех, что Арцимович, которого поругивали между собой за скептицизм, все же оказался прав.

Да, идея, которую все они обсуждали в Клошмерле, была дерзкой, заманчивой, перспективной. Тогда казалось, что достаточно найти удачное техническое решение и проблема будет решена.

Но вот открыто новое явление, протекающее в быстрых сильноточных разрядах. Возникла новая область — физика высокотемпературной плазмы, которая зародилась как задача сугубо узкая, конкретная, скорое, техническая, нежели научная, но вдруг превратилась в увлекательную, коварную и загадочную область поисков и надежд, разочарований и взлетов мысли как для экспериментаторов, так и для теоретиков.

Давно уже начала таять пухлая стопка листков на перекидном календаре в кабинете Арцимовича с цифрой 1954 на каждом, а конца проблеме так и не видно.