Сто лет восхождения

Каково же было его изумление, когда на всех проявленных пластинках, пролежавших в столе два дня, на которых сверху покоились кристаллики урановой соли, Беккерель обнаружил следы более интенсивного излучения, чем на первой пластинке. Затем последовали новые эксперименты, для которых уже не понадобилось солнце. Беккерель выяснил и подтвердил: внутри урана есть свое «солнце». Его лучи более мощны и всепроникающи, чем лучи естественного светила. Они не зависят от внешних условий, остаются неизменными в течение любого наблюдаемого отрезка времени. Так, изучая явление люминесценции, профессор Анри Беккерель открыл явление радиоактивности...

Воистину, «что может быть лучше плохой погоды»! Конечно, ни Беккерель, ни его коллеги не были в состоянии оценить значение этого открытия, а тем более — его последствий. И как ни громко это звучит, но атомные часы на планете были пущены именно тогда, за четыре года до начала двадцатого века.

Профессор Беккерель на этом остановился, но молодые, никому еще не известные физики Мария и Пьер Кюри заинтересовались явлением радиоактивности и пошли дальше.

Раскрыть загадку энергии, постоянно излучаемой солями урана, — вот задача, которую поставили перед собой молодые супруги Кюри.

Уран в те времена мало кого интересовал. Из руд Иоахимсталя в Богемии добывали урановую смолку, из которой, в свою очередь, извлекали соли урана для добавления в знаменитое богемское стекло. Экспериментируя с урановой смолкой, Мария Кюри сделала знаменательное открытие. Одна из фракций испускала особенно сильное излучение. А это значит, что существует некий не известный до сих пор никому элемент. В честь своей родины она назвала новый, обнаруженный ею элемент полонием. Это было в начале 1898 года.

Существование полония супруги Кюри доказали целой серией физических измерений. Они решили пристальней присмотреться к урановой смолке. И тут их ждал новый сюрприз: другое вещество, обладающее еще более сильным излучением. Пьер и Мария назвали его радием — излучающим.

И снова серия физических опытов, чтобы на этот раз доказать существование радия. Правда, получить его в чистом виде исследователи не смогли. Но в «Трудах французской академии наук» в конце 1898 года появилась статья Марии и Пьера Кюри, где было написано: «Радиоактивность радия должна быть огромной...»

В истории науки немало примеров, когда кардинальное открытие встречалось научными авторитетами в лучшем случае скептически, а то и в штыки. Не избежали этого и супруги Кюри. Но скепсис академиков базировался не на пустом месте. Да, существование полония и радия подтверждено сериями физических опытов. Но где они — эти новые элементы? Их нет, раз нечего положить под микроскоп, произвести полный химический анализ.

Для дальнейших опытов требовалось значительное количество урановой смолки. Но денег для ее приобретения у супругов Кюри не было. И тогда у них возникло предположение, что после извлечения урана в отработанной смолке должны оставаться и полоний, и радий, пусть даже в ничтожных количествах.

Горы отработанной урановой смолки возвышались вокруг Иоахимстальских рудников.

Мария и Пьер уже готовы были купить тонну отходов и оплатить перевозку, но известный исследователь Альп австрийский геолог Эдуард Суэсс, бывший в то время президентом Венской академии наук, который в отличие от французских академиков менее скептически отнесся к сообщению супругов Кюри, добился от правительства Австрии, чтобы Кюри получили для опытов бесплатно тонну отработанной урановой смолки.

В начале 1899 года на улицу Ломон в Париже, в сарай-лабораторию, была доставлена грязно-коричневая масса, перемешанная с иглами богемских сосен.

Минуло четыре года. Почти полторы тысячи дней, заполненных не только тяжелейшими кропотливыми исследованиями, но и борьбой с холодом (сарай отапливался лишь железной печуркой) и сыростью. Стеклянную крышу хоть и подлатали, но она все равно протекала. О вытяжных шкафах, непременных в любой лаборатории, не приходилось и мечтать. Поэтому значительную часть работы пришлось проделать под открытым небом, во дворе. Целыми днями Мария, стоя у огромного котла, мешала металлической палкой в рост человека кипящее месиво. Постепенно, месяц за месяцем, год за годом, тонна грязно-коричневой смолки уменьшалась, превращаясь в высококонцентрированный раствор с сильной радиоактивностью. Стеклянные колбы уже не десятками — сотнями заполняли все неструганые полки и столы бывшей прозекторской.