Сто лет восхождения

На одном из конгрессов в Женеве, посвященном использованию атомной энергии в мирных целях, демонстрировался невзрачный экспонат. Но все физики-атомники, собравшиеся с разных концов планеты, смотрели на него с благоговением и волнением. Среди моделей атомных электростанций и кораблей-атомоходов, гипотетических реакторов будущего, цветных фотографий, таблиц и диаграмм эта неказистая записная книжка начала века, со страницами, покрытыми убористым почерком, выглядела непрезентабельно. Но счетчик Гейгера, едва его подносили к этому экспонату, начинал свой предупреждающий мрачный отсчет: «Осторожно, радиоактивность!» Записная книжка принадлежала Марии Склодовской-Кюри.

Посетители выставки с трудом могли разобрать надпись выцветшими чернилами: «1902 год». Время обесцветило чернила, но не убило радиоактивности.

В начале первой мировой войны правительство Франции обратилось к частным лицам с просьбой сдать свое золото на военные расходы. И мадам Кюри все золотые вещи, которые были в семье, относит во французский банк. Среди них медаль Дэви и обе Нобелевские. Служащий банка с негодованием отказывается отправить в переплавку знаменитые медали. Мария даже не чувствует себя польщенной. Ведь она поступила так из чувства долга.

Всю жизнь Мария Кюри руководствовалась этим чувством. Долг перед близкими. Долг перед наукой. В суровую военную пору это был долг перед новой родиной — Францией, хотя он и вступал в противоречие с ее видением мира и пониманием человеколюбия, подтвержденными не раз категоричным: «Радий должен принадлежать всем».

Но в эти годы пульс войны определяет жизнь и стран, и людей. Европа воюет от Ла-Манша до Буга, от Черного моря до Балтики. И все новые части отправляются на фронт.

Летним вечером 1915 года слитный сотнеголосый хор и глухой топот солдатских бутсов разносятся окрест Арбата. Люди в линялых солдатских гимнастерках затопили ущелье одной из старинных московских улиц. Голова потока, с резкими звуками труб полкового оркестра, уже завернула за угол, на Садовое кольцо. И сейчас эта лава усталых, пропыленных людей молча течет по нарядному Арбату, ощетинившись трехгранными штыками винтовок.

Повзводно и поротно течет солдатская река в закатном солнце за угол облицованной кафелем молочной Чичкина. И молча стоят на перекрестке Арбата и Денежного москвичи.

Где-то вдалеке, уже на Садовой, оркестр заводит марш «Прощание славянки». И звуки его, ритмичные, надрывные, словно торопят закатный вечер. Еще гремят по Арбату обозные телеги, еще озирают с них тупорылыми стволами толпу на тротуарах щитковые «максимы». Но это уже конец. Часть спускается в Дорогомилово, к Брянскому вокзалу.

Вечерний ветер гонит по арбатской мостовой натрушенную с обозных телег солому.

Молча расходятся москвичи по домам. Среди тех, кто возвращается в особняк в Денежном переулке, рядом со взрослыми идет мальчик.

Он еще не знает о научном подвиге Марии Кюри. Он не подозревает пока, что существует такая наука — физика. Но четыре с лишним десятилетия спустя именно ему предстоит возглавить исследователей мира в первом штурме термоядерного синтеза. Он многое еще не знает, этот мальчик, облаченный в традиционную темно-синюю матроску и короткие штанишки. Но видение солдатской лавы, ощетинившейся трехгранными штыками винтовок, текущей по привычному Арбату, отпечаталось в его памяти навсегда.

В 1915 году мальчику было шесть лет, и его звали Лев Арцимович. Мир его пока еще ограничен бабушкиным особняком и небольшим флигелем, в котором расположилась семья профессора статистики Андрея Михайловича Арцимовича. Сюда же примыкал типичный московский дворик со старыми липами.