Сто лет восхождения

До ввода фашистской Германией войск в Прагу и окончательной ликвидации Чехословакии как государства остается меньше двух месяцев.

Двадцать шестого января 1939 года в Вашингтоне открылась пятая теоретическая конференция физиков. На протяжении работы этого форума исследователей мысли всех были заняты открытием, сделанным в забытом богом шведском курортном местечке Кюнгэльв двумя эмигрантами.

До вторжения фашистской армии в Польшу и начала второй мировой войны остается всего семь месяцев, когда Лео Сцилард отправляет из Нью-Йорка в Париж Жолио-Кюри письмо. Он пишет, что физики должны ввести самоцензуру на публикацию своих работ по ядру, дабы гитлеровская Германия не воспользовалась их результатами для создания атомной бомбы.

В 1940 году молодые сотрудники Курчатова Флеров и Петржак обнаружили явление спонтанного деления урана. Это было Открытие. Именно с большой буквы. Так расценили работу в Физтехе.

Чтобы проверить выводы, исключить всякую возможность космического излучения, Курчатов поначалу решил поставить контрольный эксперимент в подводной лодке. Даже вел переговоры с командованием Балтийского флота. Но выяснилось, что нет пока еще субмарины, которая могла бы погрузиться на необходимую физикам глубину. Пришлось обратиться в Москву в наркомат. Им разрешили воспользоваться одной из самых глубоких станций московского метро.

Флеров и Петржак провели период коротких летних ночей 1940 года в опустевшем, погруженном в полутьму зале станции «Динамо». Под землей гулкую тишину нарушали лишь устойчивые щелчки счетчика Гейгера. Потом была конференция, на которой Флеров сделал доклад. Ветераны «Ядерного семинара» радостно потирали руки и восклицали: «Что начнется теперь там... — показывая пальцем в сторону Финского залива — на Западе!»

Флеров и Петржак послали статью об открытии спонтанного деления в американский журнал «Физикал ревью». Материал молодых физтеховцев вскоре увидел свет. Но бума, который предсказывали и ожидали, статья среди ядерщиков Запада не вызвала. Почему? Года четыре назад сообщение о менее значительных открытиях рождало лавину повторных экспериментов, контрольных измерений в различных лабораториях мира.

Кое-кто у нас в стране расценил эту странную историю по-своему. Академику Иоффе и Курчатову, когда они повели речь о выдвижении работы Флерова и Петржака на Государственную премию, ответили довольно определенно: «Не такое уж и открытие, как вы его подаете. За рубежом-то молчат».

А Курчатов и все его соратники в Ленинграде были озабочены в 1940 году одним — сооружением крупнейшего циклотрона в Европе, на котором они собирались всерьез «постучать по ядру».

В те дни Лев Арцимович вместе с Артемом Алиханьяном сидели над статьей «Проблемы физики атомного ядра». В 1939 году Физтех стал наконец академическим институтом, и орган Академии наук журнал «Природа» заказал им такую статью.

За десятилетие, проведенное в Физтехе, препаратор стал одним из ведущих научных сотрудников. В 1937 году он защитил кандидатскую диссертацию, а в 1939-м — докторскую.

Все эти годы он был верен творческому содружеству с братьями — Абрамом Алихановым и Артемом Алиханьяном. Еще в 1936 году они втроем сделали эксперимент, который четко доказал справедливость законов сохранения энергий при аннигиляции позитронов с электронами в элементарном акте. В то время это подвергалось сомнению, в частности Нильсом Бором.

... Журнал «Природа» торопит со статьей, а тревожные мысли не дают сосредоточиться.

Арцимович поворачивает винт громкости радиотарелки. Кабинет наполняется голосом диктора: «По сведениям из кругов, близких к французскому правительству, маршал Петен...»

Что будет с лабораторией Жолио-Кюри, если немцы войдут в Париж? Он помнит, как в тридцать седьмом их поразили слова Жолио, завершавшие его доклад: «Астрономы иногда наблюдают, что звезды средней яркости внезапно разгораются... Такое внезапное возгорание звезды вызывается, быть может, превращением взрывного характера, которое предвидит наше воображение. И если когда-нибудь исследователь найдет способ их вызвать, то попытается ли он сделать опыт? Думаю, что он этот опыт осуществит, так как исследователь пытлив и любит риск неизведанного».

Курчатов тогда с удивлением спросил, неужели Жолио-Кюри всерьез считает, что их исследования в конце концов могут привести к таким последствиям.

Атомников считали неисправимыми фантазерами даже многие из своих, физтеховцев. А уж о насмешках и критике и говорить не приходится. Сколько раз их обвиняли в том, что они бросают на ветер народные денежки.

Об этом стоит помянуть в их статье. Не в лоб, конечно. Но кто надо поймет: «Наиболее заманчивой перспективой является, конечно, непосредственное использование внутриядерной энергии, освобождаемой при различных процессах взаимодействия ядер. Однако вплоть до 1930 года эта перспектива казалась чрезвычайно отдаленной».

Да, об этом необходимо написать именно так. Ненавязчиво, но с долей иронии. Не разглядел кое-кто своевременно всю серьезность проблемы атомного ядра. Да только ли не разглядел?