Сто лет

И все-таки все приносило им радость. Здесь, в Хавннесе, Сара Сусанне могла наконец, больше не сдерживаясь, удовлетворять свою потребность в деятельности. Здесь была только одна фру Крог. Потягиваясь утром, она принимала каждый день как подарок. Проснувшись рано, она видела длинную фигуру мужа-брата-партнера, который стоял к ней спиной и расчесывал бороду. Если Эллен уже успевала забрать детей, Сара Сусанне, приоткрыв глаза, наблюдала, как он умывается. Узкие бедра, с которых сползали брюки, если он не надевал подтяжек. Белая мускулистая спина. Ребра, двигающиеся под кожей. Коричневый воротник шеи под светлыми волосами. И руки. Ладони. Словно их вынули из дубильного чана и прикрепили к белым предплечьям.

Какие бы чувства ни обошли ее стороной, она не могла бы требовать от мужчины большего.

Последний раз Сара Сусанне видела брата Арнольдуса вскоре после крестин ее сына Иакова. Наконец он неожиданно появился в ее гостиной, она даже не заметила, как он вошел.

– Ты сегодня одна во всем доме? – весело воскликнул он и подхватил ее на руки.

– Юханнес уехал в Страндстедет. Эллен поехала вместе с ним. Но вечером они вернутся.

– Это не важно, – пробормотал он, уткнувшись носом в ее волосы.

– У тебя какое-нибудь дело? – Она прижалась к нему. От него пахло табаком и солью. И еще чем-то. Напоминавшем о детстве в Кьопсвике.

– Хотел посмотреть, как вы тут устроились. И еще поговорить с тобой… кое о чем.

– О чем же?

– Я только что побывал на Хундхолмене, видел мальчика.

– Как он там?

– Улюф растет, и ему там нравится. Сестра Марен очень его любит… Но… но она научила его звать меня дядей Арнольдусом из Кьопсвика.

– А тебе это не нравится?

– Нравится или нет, у мальчика должны быть отец и мать.

– Но ведь ни для кого не тайна, что ты его отец?

– Я, во всяком случае, этого не скрываю. Время все расставит на свои места. Ему понравилась деревянная лошадка и бурый сахар, которые я ему привез.

Арнольдус отпустил сестру и сел, улыбаясь во все лицо. Она и раньше наблюдала удовлетворенность, которая появлялась в нем, когда он заставлял себя что-то сделать. Это объяснялось тем, что он с трудом сохранял мир и с самим собой, и со всем окружающим… до следующего раза.

– А у тебя с Марен… У вас не испортились отношения, после того как она взяла мальчика к себе?

– Я к ней всегда хорошо относился, это она раньше… Нет, теперь она сменила гнев на милость. Советуется со мной обо всем, считается.

Сара Сусанне невольно засмеялась. Она открыла дверь в кухню и попросила служанку принести им кофе. Закрыв дверь, она снова села рядом с ним.

– Мне тебя не хватало, ты так редко приезжаешь, – тихо сказала она, поглаживая плюшевую скатерть.

– Я поболтал в саду с Агнес. Она тоже получила деревянную лошадку.

– Деревянную лошадку?

– Да, сегодня день деревянных лошадок. И видел Иакова. Он еще слишком мал, но…

– Спасибо! Зачем ты все это говоришь? – спросила она, не спуская с него глаз. – Мне тебя не хватало!

Служанка принесла кофе. Сара Сусанне взяла у нее поднос, и служанка ушла.

– Ты умеешь лучше обращаться с прислугой, чем наша мама, – сказал он и погасил трубку.

Она промолчала. Разлила кофе по чашкам. Услышала, как с верхнего этажа пронесли вниз хныкающего Иакова, но сделала вид, что ничего не заметила. Только села поудобнее и откинулась на спинку кресла. Ждала.

– Ну ладно. Так как же ты живешь? – наконец спросил он, насмешливо наблюдая за ней.

– У нас все в порядке, но дел много. Теперь вся ответственность лежит на Юханнесе. А я? У меня тоже все в порядке.

– Прекрасно. Что же я еще хотел сказать?.. Да, одно время… пока вы жили на Офферсёе, я часто думал, что неправильно себя вел, когда ты выходила замуж. Что мы с мамой как будто заставили тебя поступить против твоей воли…

Теперь уже Сара Сусанне наблюдала за ним. Так вот что мучило его все это время, подумала она. И теперь он хочет, чтобы она сняла с него чувство вины. Но она молчала.

– Ты смогла со временем полюбить Юханнеса? – шепотом спросил он. Его глаза обежали комнату, словно он боялся, что у стен есть уши.

Она выжидала. Что она могла ему сказать?

– Юханнес… он всегда старается, чтобы мне было хорошо. Я сама его выбрала.

– Выбрала? Ты так называешь свое решение? – удивился он.

– Называй как хочешь. Я ведь не была в безвыходном положении, как мать твоего Улюфа.

– Так-то оно так, но одно время ты выглядела не очень счастливой… Сейчас другое дело, – быстро прибавил он.

Она глотнула воздух. Кому еще на всем свете пришло бы в голову, оттого что она не выглядит счастливой, спрашивать, как ей живется? Даже если с тех пор прошло уже не меньше двух лет.

– Хочешь посмотреть мою светелку в мансарде? По-моему, ты ее не видел, когда был у нас на крестинах?

– Что за светелка?

– Это моя комната. Я там тку и…

– О господи! Конечно, хочу! – воскликнул он и во второй раз отложил трубку.

Они поднялись по лестнице на чердак. Она показала ему нарезанные лоскутки, разложенные по цветам. Хотя было еще светло, зажгла лампу, привезенную из дома, которую получила в наследство. И показала ему вид, открывающийся в полукруглое окно.