Сто лет

Все случилось, когда они собирались сделать перерыв и поесть. Неожиданно хлынул дождь, словно его выплеснули из лохани. Сара Сусанне даже не заметила, как он подкрался. Дождь стучал в окна, по крыше и по стенам. Казалось, с неба летят мелкие камешки или кусочки свинца. Обычно в это время года грозы не бывает. Тем не менее боги погоды лили на землю воду и швыряли в окна огонь. Потом громыхал гром. А когда порыв ветра распахнул настежь входную дверь и внутрь ворвался снежный вихрь, пастор бросился к двери и запер ее изнутри на большой железный крюк.

За высокими окнами вспыхнула яркая молния и осветила запрестольный образ, он словно вспыхнул. Пастор в полотняном халате медленно пошел к Саре Сусанне, в горах громыхала гроза. Чем ближе он подходил к ней, тем отчетливее она понимала все, что происходило между ними. Он беспомощно смотрел на нее. На его растрепанной бороде засохла темно-рыжая краска, которой он писал ее волосы.

Пастор прошел по нефу от входной двери до алтаря. Глаза у него были широко открыты, походка нетвердая, как у лунатика, но шел он целеустремленно. Сара Сусанне уже не помнила, пошла ли она ему навстречу или только встала со стула. Он не опустился перед ней на колени, как в тот раз, когда показывал ей, в какой позе должен лежать Христос. Но он видел ее отчаяние. И когда он уже стоял перед ней, распахнув объятия, ей некуда было от него деться. Потом она не могла понять, как все получилось. Потому что даже не думала, что с ней может произойти нечто подобное.

Он что-то произнес. У самого ее уха. Или издалека.

– Сара Сусанне… ты держишь не губку. Знаешь, что это?

Она не могла ответить, ей нужно было глотнуть, чтобы к ней вернулось дыхание.

– Ты держишь в руке мое сердце! Всегда!

* * *

Она начала считать сразу, как только послышался стук в дверь. Но когда пастор уже стоял в открытых дверях, она, увидев фигуру женщины за дверью, забыла, на какой цифре остановилась. Пасторша воспользовалась попутным транспортом и приехала домой еще до начала грозы. Никто, кроме нее, не посмел побеспокоить пастора сообщением о том, что молодая вдова арендатора, которой он всячески помогал, тоже лежит при смерти. Поэтому пасторша сама пришла в церковь.

Через мгновение пастор уже спешил к своей прихожанке, так и не объяснив жене, почему дверь церкви была заперта изнутри.

Когда Сара Сусанне вышла из церкви, пасторша стояла на крыльце, подобно галеонной фигуре на носу шхуны. Ветер рвал с нее шаль. Властное лицо посерело, красивый рот исказила гримаса, словно кто-то причинил ей сильную боль. Взгляд был ледяным. От нее веяло холодом.

– Я стучала очень громко. Несколько раз!

Потом уже Сара Сусанне не помнила точно, что пасторша говорила еще. И сказала ли что-нибудь она сама. Но последние слова пасторши прозвучали как приговор:

– Вы еще пожалеете, что приехали к нам! Отвечать на такое было бесполезно. Там и тогда Сара Сусанне не думала о том, что жена пастора может опозорить ее, распустив грязные сплетни, или что Юханнес узнает про запертую изнутри дверь церкви. Она понимала отчаяние пасторши и бессознательно надеялась, что ее желчь иссякнет, если ей не будет оказано никакого сопротивления. Во всяком случае, оправдываться она не стала. Да и что бы она могла сказать в свое оправдание? Что только она одна могла бы утешить двух человек в Гефсиманском саду?

Вместо этого она немного наклонилась вперед, словно не совсем поняла слова пасторши. Хотя прекрасно их поняла. Поняла каждой клеточкой своего тела. И ничего не могла поделать. Еще можно было объяснить то, что случилось, но объяснить то, как это выглядело, было невозможно.

Сара Сусанне почувствовала удар по щеке. Сильный. Плевок попал ей на другую щеку. Холодный.

Она прошмыгнула мимо женщины на крыльце и побежала прочь.

* * *

Сара Сусанне покрепче завязала на голове платок, поставила в лодку саквояж со своими вещами, оттолкнула лодку и прыгнула в нее. Дул встречный ветер, и она гребла изо всех сил. Это помогло ей бороться и с собой, и со всем остальным миром. Как только она оттолкнулась веслом от причала и доверилась волнам, на нее навалились вопросы. Так ли уж нужно было пастору спешить к вдове арендатора, как только он узнал о ее болезни? Ведь он видел глаза стоящей на крыльце жены. Видел ее отчаяние.

Теперь она сама поспешила уехать оттуда. От позора, которого хотела избежать. Как будто она что-то украла. Или кого-то ограбила. А может, она и в самом деле виновата?