Сто одна причина моей ненависти

– О чем ты, Портнов? Я тебя не понимаю.

И засмеялась.

Чуть не спалился. У Миколетты все тот же цепкий ум и внимательное отношение к нюансам.

А сам-то себе не хочешь ответить на скользкий вопрос? Почему не поведал ребятам из органов, как напрасно просидел почти час, придурок, на щербатой скамейке, вросшей гнилыми столбиками ножек в глинозем в абсолютно непригодном для романтических встреч месте между заброшенным общественным сортиром и покосившимся дощатым ларьком с табличкой «Пиво в розлив» на облупившемся фронтоне?

Все же ненавидел он ее сильно. До сведенных скул ненавидел. Хорошо, что быстро ушла.

Но руки ему развязала. В понедельник он доложит ментам про эсэмэску. Они проверят номер, с которого ее отправили, может, и нароют что-нибудь.

Сам Сергей больше не звонил по этому номеру. Кроме одного-единственного раза, когда сквозь помехи эфира услышал ее голос, произнесший слова о важности встречи. Почему не звонил? Был уверен, что механическая барышня скажет: «Абонент находится вне зоны действия сети»? Или боялся услышать лживый голос Миколетты?

Людмила медленно спускалась на первый этаж. Проходя мимо своей двери, прислушалась – тихо. Спят ее девчонки. Не слышно, чтобы Клаша шумела, значит, спят обе. Или Анисья опять шарит в интернете, но это не страшно. Хотя лучше бы тоже поспала.

На лавочке у песочницы, возле которой по обеденному времени местная малышня не тусовалась, Люда решила посидеть, перевести дух. У нее ведь еще одно дело запланировано, а для этого нужно присобрать себя изнутри, привести в порядок нервы. Потрепал их Портнов, умеет. Но от намерения она не отступит. Хоть и неприятный осадок остался от общения с Серегой, свой долг она знает и исполнит. И – кстати – она ведь еще Анисье пломбир на полдник обещала. Не забыть бы.

– Посижу чуток с тобой, умаялась чего-то, – услышала Люда старческий фальцет.

«Блин», – подумала она, вежливо улыбаясь бабе Вале, пристраивающей сбоку от скамейки растопыренную от провианта сумку-тележку.

– Опять к старому брехуну ходила, – неодобрительно произнесла пенсионерка Свешникова, поправляя полы бежевого, с рукавом реглан, старомодного плаща, и присаживаясь рядом.

– К кому вы ходили? – не поняла Людмила.

– Ты ходила, а не я, – сурово поправила ее баба Валя. – Чего мне с ним лясы точить, с выскочкой этим? Навыучивались, а теперь носы задирают.

– Я не задираю, – совсем растерялась Люда.

– Ты-то тут при чем? Я про Николашку Калугина говорю. Ему советская власть образование дала, а он строит из себя величину. И всегда строил. О чем, бывало, ни спросишь – ничего в простоте не скажет, все с кренделябрами. А ты к нему повадилась. Не отпирайся, я видела, как ты с третьего спускалась. И вчера у него была. Вроде нормальная девка, а с такими типами якшаешься.

– А почему он брехун? Не припомню я, чтобы он сочинял что-то, – с легким удивлением спросила Людмила, пропустив мимо ушей бабкино высказывание про то, что «Николашка» из себя кого-то строит. По данному пункту Людмиле пояснений не требовалось.

Баба Валя, проработавшая лет тридцать восковой модельщицей в литейке, шибко грамотных на дух не переносила. Рудиментальная, так сказать, неприязнь, со времен тотальной гегемонии пролетариата сохранившаяся. Разговоры, что Серегин сосед любит приврать, из той же серии, скорее всего. Но ведь что-то Людмила должна была ответить собеседнице? Для поддержания разговора… Она и ответила.

Значит, баба Валя решила, что Люда не у Портнова, а у Калугина в гостях побывала. Неплохо. Ничего постыдного, конечно, нет в том, чтобы зайти к другу детства, но не в теперешних обстоятельствах. В теперешних обстоятельствах не стоит создавать лишние информационные поводы – чревато последствиями самыми непредсказуемыми.

А ведь Людмила не учла, что сквозь подъездные окна она будет видна, как Коломбина над ширмой кукольного театра. Но что она могла предпринять? Нацепить парик и темные очки? Именно так. Двойка тебе, Миколина. Даже единица.

– Потому что всегда брешет, – категорично заявила баба Валя. – Попросить я его как-то решила, чтобы он мне ядохимиката хорошего дал. У меня, видишь, кактус загибаться начал, вроде плесень какая-то жрать его начала от корня, а Никич, он же у нас грамотный, в оранжерее работал. Должен же иметь дома подходящее средство. А он мне: «Нету у меня, мол, никаких ядов, поскольку и кактусов нету. Ты, – говорит, – Валя, в «Сад. Огород» сходи и приобрети, что тебе нужно. Там тебе и посоветуют». А мне точно известно, что есть у него порошок, мне Елена Кузьминична из первого подъезда говорила. Он-то ей порошка отсыпал! И проинструктировал, как разводить и как обрызгивать! А я знаю, в чем дело. Недолюбливает он меня, вот и не захотел помочь. А чтобы вот так прям в лицо сказать, что не дам тебе, Свешникова, порошку, потому что не нравишься ты мне, так у него кишка тонка. Интеллигенция гнилая. Или вот про тебя набрехал. И зачем, спрашивается? Денег ему, что ли, за брехню приплачивают?

– А про меня что? – насторожилась Люда, которой совершенно не хотелось, чтобы про нее распускали «брехню».