Сто одна причина моей ненависти

А свою «забавную механику» так и вовсе не достроишь.

Она попыталась подняться на ноги. Ничего не получилось.

Ступин заметил ее движение и развел руками, как бы сожалея.

– А здесь сосед твой отображен, если я не ошибаюсь? Который несчастную консьержку траванул? – поинтересовался Витюша, изучив второй листок. – Похож, весьма и весьма. Кто же его так отсканировал удачно?

– Это не сосед. Это ты, Ступин, – разлепила губы Людмила. – Узнал себя?

– А теперь и ты узнала? В другой ситуации я бы сказал: жаль, но не в нашей, Людочек. В нашей как раз все складывается удачно. Но ты меня удивила, признаюсь. Ты просто космос, Валерьевна, а я тебя недооценил. Что-то Кирюшка задерживается. Вы же с ним на одиннадцать сговорились? Сейчас одиннадцать.

– Кирюшка? – не поняла Людмила.

– Кирюшка Лапшин. А он тебе так и не представился, обормот? Ты его кочегаром вчера назвала. Тонко подмечено.

– А зачем тебе… кочегар? – вновь спросила Людмила, чтобы пустым ненужным разговором заслониться от убийственной правды. Если срочно от нее не заслониться, то раздавит, уничтожит. Сведет с ума.

Потому что ничего другого сделать Миколина не может. Только спрятаться. Только оттянуть момент осознания и неприятия, абсолютного и бессильного.

Ноги пропали. Хотя вот они, рядышком стоят, колено к колену. Но – пропали. Не чует их Людмила и не владеет. Правая рука тоже сделалась чужой, ее предплечье сейчас замерло холодным валиком на столешнице. Левая пока принадлежит ей, но надолго ли. Разговаривалось с трудом.

Сволочь. Какая же сволочь этот Ступин. И убийца.

– Ну как зачем? – благодушно удивился Витюша. – Чтобы композиция стала завершенной. С точки зрения проектировщика, то есть меня. Да и красивее так получится, я бы даже сказал – изящнее. С точки зрения режиссера-постановщика, не с вашей. Вы с Лапшиным у меня актеры одноразовые, но это ничуть вас не умаляет. Даже, наоборот, возвышеннее делает.

– Ты и проектировщик, и постановщик?

– А что? Одно другому не помеха.

Плохо это или хорошо, что с минуты на минуту Никитович должен прийти? Если с Шариком, то хорошо. Если один…

– И вправду. Не помеха. Только зачем тебе этот сложный спектакль? С точки зрения конечного потребителя? Как я понимаю, зрителем тоже будешь ты?

– Ощущение сильное, веришь? Смотреть, как новый труп рождается. Просто крышу сносит, жаль, что я раньше этого не узнал. Хотя… Какие наши годы, а, Людочек?

И Ступин визгливо рассмеялся.

Все так же посмеиваясь, подошел к мойке, обрадованно хрюкнул, обнаружив несполоснутые чайные чашки. Уверенным движением выдвинул ящик тумбового стола, теперешнего верстака, извлек пару одноразовых полиэтиленовых перчаток. Он знал, что и где тут лежит. Напрасно Людмила его приваживала. Точнее – напрасно не поперла его поганой метлой, когда он повадился к ней забегать не по делу.

Перчатки надел, пошевелил пальцами, разминая, озорно Людмиле подмигнул. Направился к чайнику, стоящему на узенькой тумбочке у окна.

– Надобно водички налить, – оповестил он Людмилу. – Какое же чаепитие без воды? Думаю, можно и нефильтрованной. Возражать не будешь?

Скоро Никитович с Шариком придут, до их прихода дожить как-то надо. Тяни время, Людмила, растягивай. Иначе гоблин напоит тебя чайком по специальному рецепту и понаблюдает… рождение нового трупа. Или чай всего лишь реквизит? Потому что отвертка отравленная была?

– Значит, договорились, Сережа? Я зайду за тобой минут через тридцать, согласен?

– Не вопрос, – широко улыбнулся Сергей. – Заходите. Буду готов.

В приятном расположении духа, которого давно за собой не замечал, напевая под нос мотивчик про хруст французской булки, он вернулся на кухню, завершать неначатое.

Вид мойки, до краев заваленной вчерашней немытой посудой, настроения не загасил. Однако появилось сомнение: нужно ли приниматься за неблагодарный труд прямо сейчас или лучше отложить на вечер, чтобы потом в один присест разделаться со всем мытьем единовременно, когда к груде тарелок, кружек и кастрюль прибавится сковородка из-под яичницы, а также замасленный нож и вилка? Позавтракал он бутерами, разложив их рядком на разделочной доске, а обедать дома не собирается, дабы не множить хаос. Выйдет в город, где-нибудь перекусит. Или Миколетта щами угостит. Шутка.

Здравый смысл двоился, склоняя хозяина то к тому, то к этому. Лень тоже задавалась вопросом, хорошо ли будет откладывать работу, если потом ее делать будет еще противнее. Хозяин с выбором варианта медлил.

Чтобы взвесить все «за» и «против», принялся бродить по квартире. Вспомнил, что ему следует во что-то переодеться к приходу соседа, полез в шкаф.

Затренькал телефон в прихожей. С неожиданным веселым чувством Портнов кинулся к аппарату.

Конечно, это Миколетта. А кто еще? Из полиции в воскресенье названивать не будут, и пацаны, которых он тренировал в течение последних недель, тоже не позвонят, затаились. Больше некому, только Миколетта. Наверное, желает поделиться подозрениями насчет соседа-пенсионера. Чудачка. Дорогая, милая чудачка.