Сто одна причина моей ненависти

Сергей снимет трубку и произнесет усталым голосом «алле», а она растеряется слегка от его чужого тона и скажет: «Привет, это я», а он ей: «Какие трудности?», а она…

– Сережа, это опять Калугин тебя беспокоит, – раздался голос того самого пенсионера. Голос у него был обескураженный и виноватый. – Задергал я тебя совсем, извини. Откладывается наша миссия на неопределенное время. В смысле, прямо сейчас я к Людмиле пойти не могу. Шарик в яму свалился. Я ему говорю: «Не смей туда бегать», а он рванул вместе с каким-то пуделем и съехал прямо в канаву. А там глинозем и воды по щиколотку. Знаешь, за тридцать шестым домом траншею разрыли? Менять трубы собрались. Вот Шар туда и ахнул. Хорошо, что не покалечился, дурилка, но вывозился так, что смотреть страшно. Сейчас в ванну его загоню, отмывать буду. А потом и пол за ним придется мыть, он же все изляпает, пока до ванны доберется. Ну что за день, что за день… То Людмила со своими фантазиями, то Гортензия с аспарагусом, теперь еще и Шарик…

Из трубки неясным фоном доносился шум проезжающих машин и человеческие голоса. Басом проскулил ньюф, давая понять Никитовичу, что сожалеет.

Сергей бодро произнес:

– Бывает, дядь Коль, все путем. Хорошо, что предупредили, а то я уж собрался…

Он запнулся, придумывая на ходу, а что же он собрался делать такое. Ничего ведь он и не собирался. Просто стоял на кухне над немытой посудой, бродил по комнатам и ждал, когда сосед дядя Коля позвонит ему в дверь. Позвонит и скажет, что пора идти к Миколетте.

А сосед не в дверь позвонил, а по телефону. И сказал совсем не то, что Портнову желалось услышать.

– Да? – растерянно спросил Николай Никитович. – Уходить собрался? Или что ты собрался?

– Собирался вам звонить. Чтобы уточнить, к которому часу вас Людмила ждет. Запамятовал. Вернее – мимо ушей пропустил.

– К одиннадцати приглашала. Но только… Ты знаешь… Передумал я. Вот прям только что передумал. Неприятности на моих животных неспроста посыпались. Знаки судьба подает, что не стоит к Людмиле заходить. К тому же бредни бабьи слушать не желаю. Извини, нехорошо я про нее выразился. Но только если ей что-то померещилось, пускай в полицию заявит. А меня увольте, не расположен.

И сосед повесил трубку. «Ничего-ничего», – пробормотал коротким гудкам Сергей и тоже нажал отбой.

Он медленно, чтобы не расплескать недоуменную горечь, стремительно залившую все внутри, двинулся к дивану. Улегся, закинув большие руки за голову, замер. Вскочил, кинулся к холодильнику, достал банку пива. Вернулся, поставил пиво на подлокотник. Снова лег, прикрыв широкой ладонью лоб и глаза.

И чего распсиховался?

Отдыхай. Полежи маленько, а потом тяпни пивка.

Как слону дробина?

Это легко исправить.

Мазнув рукавом рубахи по зажмуренным векам, Серега расхохотался. До слез расхохотался. До колик в животе. До дрыганья пятками по дивану.

Жестянка глухо свалилась на пол. А он все хохотал, размазывая по щекам выступившие от смеха слезы…

– Отвертка отравленная была? – без особой надежды на ответ спросила Людмила.

– Пластырь пропитан, – обронил Ступин, изображая невозмутимость, но не нужно быть знатоком человеческих душ, чтобы увидеть, как его распирает от гордости и самодовольства. – Дозировка мизерная, только чтобы из тебя говорящую куклу сделать. А для Кирюши я вот что предусмотрел.

Ступин вытащил из внутреннего кармана куртки жестяную коробочку из-под монпансье, приоткрыл, показал содержимое Людмиле. Ничего особенного – пара крошечных шприцев, оснащенных иголками и начиненных жидкостью мутно-розового цвета, и несколько ампул с тем же содержимым на свернутой вчетверо бумажной салфетке.

– Ты только не вздумай мне помешать! – погрозил ей пальцем Витюша. – Своей судьбы ты уже не изменишь, а усугубить можешь. Я «кочегара» твоего в прихожей встречу, за руку с ним поздороваюсь, по плечу хлопну. А по ходу в плечо через одежду ему укольчик впаяю. Можешь не сомневаться, получится. Он, может, и дернется, да поздно будет. Подведу его аккуратненько к столу и напротив тебя устрою. Так и будете сидеть, как голубки. Не слишком пошло? Пошлости в искусстве ненавижу.

– Ты бы, Ступин, хотя бы объяснил, за что мне такая честь, – стараясь держаться спокойно, проговорила Людмила. – Чем, так сказать, заслужила в твоем шоу участвовать. Вдруг вовсе не я тебе нужна. Обидно же будет, если ты препараты впустую истратишь.