Сто поэтов начала столетия

Стоит решиться на неочевидное обобщение: крупный и самобытный поэт Юрий Кублановский работает на рискованных границах между подлинной и служащей самой себе поэзией и желаемой идеальной правдой. Именно поэтому практически в каждом отдельно взятом стихотворении он решает одну и ту же задачу органического сопряжения здесь и сейчас ощущаемой эмоции и далеко идущей (порой «геополитической») максимы. В отсутствие свободной и непокорной художественной логики любая, даже абсолютно верная мысль, а также без остатка подлинная эмоция стремительно обращаются в лозунг, рецепт, фантомную боль, не имеющую никакого отношения к страдающей духовной материи.

В тех случаях, когда золотое сечение оказывается найденным и соблюденным, когда поэт поднимается до высокой и непредубежденной способности суждения sine ira et studio, – именно в этих случаях Кублановскому удаются шедевры. Вот, на мой взгляд, один из самых бесспорных («Сны»):

Зимою – впадиной каждой, полостью
пренебрегавшие до сих пор
льды заполняют едва ль не полностью
речные русла, объем озер.
Лишь луч, нащупавший прорубь черную
там, где излуки в снегах изгиб,
работу видит локомоторную
мускулатуры придонных рыб.
Россия! Прежде военнопленною
тебя считал я и, как умел,
всю убеленную, прикровенную
до горловых тебя спазм жалел.
И ныне тоже, как листья палые
иль щука снулая блеск блесны,
я вижу изредка запоздалые
неразличимые те же сны.

Библиография

Дольше календаря. М.: Время, 2005. 736 с.

Над строчкой друга // Новый мир. 2005. № 6.

На маяк // Новый мир. 2006. № 5.

Евразийское // Новый мир. 2007. № 5.

Мученик тополей // Новый мир. 2008. № 5.

Перекличка // Новый мир. 2009. № 5.

Перекличка. М.: Время, 2010. 112 с.

Чтение в непогоду // Новый мир. 2010. № 1.

Фатум // Новый мир. 2011. № 3.

Поздние стансы // Новый мир. 2012. № 5.

Посвящается Волге. Рыбинск: Медиарост, 2010. 144 с.

Изборник. Иркутск: Издатель Сапронов, 2011. 456 с.

Чтение в непогоду. М.: Викмо-М; Русский путь, 2012. 224 с.

Демьян Кудрявцев или «родина не возьмет смерть никуда не денет»

В старое недоброе время стихи Демьяна Кудрявцева окрестили бы «гражданской лирикой», и не без основания: личное в ней раз за разом оказывается преодоленным, перекрытым «общественным», порой «геополитическим»:

как оно начиналось вчера казалось припомнишь разве
там где ты у меня жила между ребер согретым комом
хорошо что осталось места только тоске да язве
страшно смотреть в окно стыдно в глаза знакомым
теплая эта снедь времени года удаль
едва ли осталась в городе кухня без наших денег
скоро времени суток обратно идти на убыль
родина не возьмет смерть никуда не денет
только горят рубцы не рубиновым блеклым светом
воротник горизонта вспорот сталью финками новостроек
забери меня топь москвы гниль айвы сердцевина лета
засыпает форточку белым тополем спи любимая дай укрою

(«Колыбельная 2»)

Слово-сигнал «родина» здесь употреблено не только абсолютно уместно, но и неуловимо таинственно. Нет в нем заказного патриотизма гражданских лириков прежней поры, нет и безграничной иронии поэтов-правдорубов. Не просматривается также комплекс ностальгических ощущений тех стихотворцев, кто роднится не с советским патриархальным «чувством родины», но с культурным кодом своего неминуемо единственного советского детства, незамутненного позднее понятой ложью и фальшью официальных формул и лозунгов.

Кудрявцева долгое время принимали за своего адепты «социальной поэзии», поэтико-политические радикалы даже писали врезы к его сборникам. Напрасно. Вот в прежние времена критики-проработчики строго спросили бы Демьяна К. не только о том, «чем он занимался до 1991 года», но и какую (чью!) идеологию он отстаивает, какова же, говоря по сути, его «гражданская позиция»? Вывод был бы весьма прост: да это прямо космополит какой-то, тут у него и Коран, и Тора, и родные среднерусские равнины. Что же это, в самом деле, за «родина» описана у Кудрявцева – она уж точно не «Родина», не фатерлянд ли какой, в самом-то деле, не ровен час?