Сто полей

– Надо сказать, – тут Даттам опять поглядел в окно, где пожилая женщина в белой паневе и цветастой кофте подставляла под корову подойник, – Линна шла за мужем, как иголка за ниткой. Дралась при нем, людей рубила хорошо, и ни с одной бабой он без ее разрешения не переспал. После конца восстания, однако, экзарх Харсома распорядился нашими судьбами по-своему. Меня вот постригли в монахи. А будущему наместнику экзарх предложил в жены дочь своего тогдашнего патрона, начальника желтых курток. Рехетта, разумеется, согласился. Браки такого рода формальная вещь, главная жена – почетная, а живет человек с той, какая нравится. Однако девушка из столицы оказалась особой с характером и вдобавок родила Рехетте двух сыновей; а у Линны после того, как она на втором месяце свалилась с лошади, да ее еще и потоптали, пока свои не прикрыли щитами, – у Линны детей больше не было. И тут во дворце наместника начались такие склоки, что Линна сама ушла. Сказала: «Не хочу, чтобы меня и мою дочь убили, а если я убью эту суку – не миновать тебе беды».

Бредшо глядел за окно, где бабы судачили с женой и дочерью наместника. Было видно, что девушка держится чуть в стороне от них.

Даттам посмотрел на него и усмехнулся:

– Дикая девчонка. Местным парням всем отказала. За чиновника, говорит, не пойду. Наместник ее два раза в год навещает, приданое посулил. Это, однако, большая вещь – хороший брак. Я, поверьте, весьма жалею, что не могу жениться.

Бредшо, наконец, сообразил, что Даттам его сватает. Только непонятно, о чем жалеет: о том, что сам не может жениться на Янни, или что не может породниться с каким-нибудь нужным семейством.

– Так как вам девушка? – повторил Даттам.

Бредшо покраснел до ушей, потому что быть Даттаму другом – значило и развлекаться вместе с ним, а легкий доступ к рабыням и храмовым плясуньям… ну, словом, Даттам привык прыгать с лужка на лужок.

– Даттам, – сказал Бредшо, – можно я останусь в посаде на недельку?

Вся краска сбежала с лица Даттама. Два его глаза, как два раскаленных золотых, смотрели в глаза Бредшо, и холеные, унизанные перстями пальцы поднялись вверх, словно ища за спиной рукоять меча.

Потом Даттам встряхнул головой и вновь посмотрел в слюдяное окно, за которым Янни, весело постукивая каблучками, играла с собакой.

– Останься, – сказал Даттам.

Помолчал, сгреб Бредшо за вышитый ворот и тихо-тихо добавил:

– Время сейчас неспокойное. Смотри, Сайлас, не убережешь – убью.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой контрабандист Клиса крадет говорящий клубочек, а Сайлас Бредшо попадается «парчовым курткам», и где выясняется, что экзарх Харсома хочет не просто выиграть в «сто полей», а изменить правила игры

Экзарх стоял на холме под стенами храма Фрасарки-победителя и, щурясь, смотрел, как идет конница по широкому мосту через реку. Храм Фрасарки стоял на левом берегу, а на правом начинались земли Варнарайна.

Епарх соседнего города, извещенный почтовыми голубями, вздумал было разобрать мост. Конный отряд аломов, опередивший на день остальные войска, подоспел как раз вовремя, чтобы разогнать работников и распотрошить самого епарха. Настоятель храма предусмотрительно отказался похоронить высокого чиновника: нехорошо истреблять созданное народным трудом.

Экзарх не знал, радоваться или огорчаться. Аломский командир, отстоявший мост, опередил других потому, что его лагерь был ближе к границе. Ближе к границе его лагерь оказался потому, что был близ звездного корабля.

Араван заявил:

– Он нарушил строжайший приказ оставаться на месте. Он подлежит наказанию, но наказать его невозможно: карая, нельзя оставить причину кары без разъяснения.

Этим вечером экзарх впервые принес положенные жертвы богам и написал положенные воззвания к народу.

Секретарь Бариша принес заготовки: «В соответствии с желанием Неба и волей Народа… Подобно древним государям… захватившие обманом дворец…»

Экзарх подумал. Он вычеркнул слова «как в древности, когда не было ни «твоего», ни «моего» и чиновники не угнетали народ» и вписал: «как в древности, когда каждый обладал своим, и чиновники не посягали на чужое имущество».

Экзарх огласил воззвание перед строем варваров, и они дружно закричали «ура».

Настоятель храма укоризненно сказал экзарху:

– Сын мой, вы пишете: «ради народного счастья» и начинаете войну. Убивают людей, разрушают города, жгут посевы. Разве бывает счастье от войны, прибыток – от насилия? Разве это подобает государю?

Секретарь Бариша развеселился, представив себе указ: «Ради народного несчастья…»

Экзарх вдруг засмеялся и сказал:

– Я не хочу быть государем, я хочу быть богом, как Иршахчан. Не всякий государь – бог. Государем становится тот, кто выиграет в «сто полей». А богом – тот, кто изменит правила игры.

Священник подумал о том, что рассказывают о монахах-шакуниках.

– Что ж, – с горечью проговорил он, – тогда вы первый из тех, кто стал богом до того, как стал государем.