Сто полей

Это, надо сказать, не значило, что у общины одна треть земли, потому что каждый государственный шурр был в три раза больше общинного, а государева гиря – на треть тяжелее.

– Так какого ж беса вы скандалите из-за ошметков? – сказал араван Баршарг, – пусть общинные земли останутся за владельцами, а государственные раздайте тому, кто хочет.

И уехал.

А вечером Хайша Малый Кувшин ел квадратный пирог, и круглый пирог, упился пьян и плясал в обнимку с хозяйским сыном и кричал:

– И мне, и тебе! Деремся за зернышко, а рядом пирог гниет!

Той же ночью Хайша Малый Кувшин отправился в Козий-Гребень, где были схоронены мешки с солью, – он договорился с чиновником, что тот, по военному времени, учтет соль по хорошей цене и даст землю получше.

* * *

В это время араван Баршарг в командирской палатке с малиновым верхом, о четырех золотых углах, о пятистах золотых колышках, разбирал донесения и ответы на свои письма.

Настоятель храма Шакуника и наместник ответили вместе. Они были согласны с предложением о пятерых опекунах малолетнего сына Харсомы, но предлагали еще и учредить совет опекунов из ста наиболее уважаемых лиц.

«Наиболее уважаемых лиц» провинции предполагалось определять так: это были люди с собственным заводом, или лавкой, или виноградниками, или иным имуществом, приносившим в год не менее четырехсот ишевиков. Манифест государыни Касии уже загодя объявлял их врагами государства и кротами, роющими дыры в общем имуществе. Вследствие этого новая власть могла рассчитывать на их преданность.

Сын Баршарга, тысячник Астадан, откинул полог: у входа развевалось оранжевое знамя с изображением белого кречета, с севера на юг и с запада на восток тянулись безукоризненные ряды палаток, ровные, словно кусты винограда в огороженном винограднике. А войска все подходили и подходили.

Астадан удивился:

– Зачем им этот дурацкий совет?

– Они думают, – пояснил отец, – что я легко могу отдать приказ зарезать Даттама, но что я не решусь с помощью войска забрать власть у сотни «уважаемых лиц».

Сын аравана Баршарга очень удивился:

– Они что, с ума сошли? В Зале Ста Полей мы справились с тремястами чиновниками с помощью тридцати воинов. Неужели десять тысяч наших всадников не совладает с их глупым советом?

– Помолчи, маленький волчонок, – сказал араван сыну, – я не собираюсь обходиться с уважаемыми людьми, как с чиновниками.

И Бариша, секретарь покойного экзарха, написал сто писем ста уважаемым людям, и не стал спорить с Баршаргом.

Зрачки от горя по смерти Харсомы у него были квадратные, и Бариша думал: «Все в мире обречено на страдание, и государство обречено на страдание. Лучше уж ему страдать от насилия богатых, чем от насилия бедных, потому что насилие бедных, как ураган, и как разрушенная дамба, и как конец мира. И не этого ли хотел государь Харсома?»

* * *

Вскоре пришли письма от Даттама и Арфарры.

Письмо Даттама поразило Баршарга. «Восхищен вашими мерами. Надобно решиться – либо мы, либо они», – лукавый, осторожный Даттам пишет такое!

Или это – ловушка? Или Даттам боится, что Баршарг не простил ему смерти брата, и намерен продать Баршарга столице?

Но письмо пришло не одно. Вместе с ним посланец Даттама передал Баршаргу мешок, развязав который, Баршарг онемел. В мешке были не бумажные деньги империи, и не золотые, право чеканить которые вытребовал Харсома, – в мешке были кожаные платежные поручительства храма, считавшиеся среди крупных купцов самым надежным средством расчета.

В мешке была сумма гигантская даже для сибарита и взяточника Баршарга – четыре миллиона ишевиков. Полтора официальных годовых дохода провинции – шесть лет содержания войска. Сухая записка рукой Даттама извещала, что господин Баршарг вправе употребить присланные векселя на благо государства Варнарайн и по собственному усмотрению.

Арфарра писал осторожней, всемерно одобряя меры аравана Баршарга по охране частной собственности, притом же и замечал, что привлечение богатых людей к управлению государством – не единственный, а может, и не лучший способ заинтересовать их в сохранении нынешней власти. «Следует занять у этих людей большие суммы денег под обеспечение государственными землями и предприятиями. Это навеки свяжет их с новой властью и восстановит их против Касии, которая в случае победы не только не вернет занятого, но и конфискует остальное», – писал Арфарра.

Да, – изумился Баршарг, прочитав письмо, – это уже не тот глупец, с которым я спорил о судьбах государства! Жизнь в королевстве горожан и рыцарей кое-чем его научила!

Или – нет?

Или Арфарра остался прежним фанатиком и неудачником? Или он и сейчас подписался бы под каждым указом государыни Касии, а в стране аломов научился не править, а всего лишь хитрить?

Ну да все равно, – не сумасшедший же он, вставать на сторону Касии, которая жаждет его головы вот уже пятый год, только потому, что он верит в те указы, в которые не верит она сама?

* * *