Сто причин моей (не) любви (СИ)

— Никогда бы ни продумал это заранее? — подсказал Олсен. — Чтобы получить артефакт, почему бы не заключить его в тело влюбленной дурочки?

— Это неправда, — прошептала я похолодевшими губами. — Вы лжете! Его светлость не поступил бы со мной так! Он очень мной дорожит!

— И именно поэтому защитил своей родовой магией? Или для того, чтобы скрыть твою суть.

— Нет, — прошипела я. — Это клевета! Я знаю лорда Лесли уже пять лет!

— Клевета? Что ж, — Нейл убрал руку. — Иди и расскажи ему все.

— Пойду и расскажу! — зарычала я в лицо Олсена со злостью, потому что ему удалось ранить меня своими словами.

Он докопался до сокровенного — того робкого, глубокого чувства, которое жило в моем сердце — светлой, благородной любви к Александру Маккейну.

Ядовитая холодная усмешка исказила губы красного дракона — этой усмешкой он наносил такие раны, что у меня темнело в глазах.

— Что же заставляло тебя молчать до сих пор, Митчелл? — провокационно спросил он.

— Не хотела доставлять его светлости проблем.

Желваки на щеках Нейла заходили ходуном.

— Свободна, — холодно сказал он, убирая руки в карманы.

Позволит?

Я схватилась за ручку, но застыла. Под веками пекло.

Лорд Лесли действительно дал мне тот список. Какой резон Маклин было продавать такой ценный артефакт первой попавшейся девушке? Почему она так рисковала?

Мои плечи дрогнули — всхлипнула. Захотела сбежать, потому что слезы — позор. Для такой, как Эвелина Митчелл, показать слабость перед таким, как Олсен, — двойное унижение. Так рушатся надежды. Осколками летят в самое сердце, впиваются, раздирая в кровь, и кровоточат.

Дернула за ручку, но мягкая ладонь вдруг прижалась к моему животу. Нейл потянул меня к себе медленно, но настойчиво. И я закусила губу и задышала раскрытыми губами, замерев. Чувствуя, как растворяюсь в этом прикосновении. В нем так мало и… много. В нем — утешение, предостережение и забота.

Олсен по-мужски властно разворачивает к себе и обнимает, заставляя уткнуться лицом в его плечо, потонуть в запахах мускуса и ягод. И мы стоим ошарашенно, прижавшись друг к другу, и не двигаемся. Нас нет. Ничего нет. Просто сердца бьются в унисон, дыхание сливается воедино, а тепло тел согревает друг друга.

Закатное солнце медленно скрывается за горизонтом, и в комнате становится темно. Пугливо растворяются последние лучи.

Под моими пальцами мягкие красные волосы дракона, пуговицы камзола и его почти осязаемое дыхание.

Темнота скрывает.

Жадные распахнутые губы скользят по моему виску — мои глаза закатываются от удовольствия.

Чувствую его руки у себя на пояснице — а в животе тяжелеет, и все дрожит.

Впервые так хорошо, сладко, правильно.

Ловлю губами дыхание, а затем и его рот.

Прохладные пальцы обхватывают щеки, а горячий язык настойчиво поглаживает мою нижнюю губу. И мало… Влажное скольжение губ, тихий горячий стон, откровенное движение — всего мало!

Нужно еще. Так — да. И иначе — тоже.

Руки Нейла поддерживают и ласкают под челюстью, и я впускаю его язык — до сумасшествия порочный.

— Прошу прощения, господин Олсен, — Грейм тихо стучит о дверь костяшками пальцев. — Ужин подан. Вы велели доложить.

* * *

— Благодарю, Грейм. Можешь быть свободен на сегодня, — бархатный голос Олсена вновь уводит мои мысли куда-то не туда.

И этому есть вполне научное обоснование — драконья метка. Это сложная вязь символов не просто рисунок, это влияние магии. Что-то вроде первобытных инстинктов к размножению у некоторых видов животных. Для драконов это еще и единение душ, и усиление их зверя. Ну и, конечно, удовольствие.

Но сейчас на лице Нейла Олсена я не вижу никаких признаков этого удовольствия. Скорее, безутешное страдание.

Не церемонясь, он взял меня за руку и повел вниз, на первый этаж. Но тащить себя, как овцу на заклание, я не позволила, высвободив кисть из его ладони. Нейл не заметил будто, позволив идти следом свободно. Один глупый поцелуй под влиянием магии — это еще ничего не значит. Я ненавидела красного дракона, как и прежде. Взять и забыть о том, что он делал и кем являлся, невозможно. Низкие бесчеловечные поступки — это еще вершина айсберга. Уверена, он не гнушался на каждом шагу нарушать закон Элхорна.

— Рояль?! — это вылетело из моего рта, едва я увидела большой сверкающий инструмент в обеденной зале. — Вы играете, Олсен?

Манера ему «выкать» никак себя не изжила, даже после поцелуя. И не потому, что красный дракон производил впечатление джентльмена, а чтобы сохранить между нами максимальную дистанцию.

Мужчина вздернул бровь, задумчиво усаживаясь за стол. Он открыл крышку со своего блюда, взмахнул салфеткой и примостил себе на колени, чтобы не запачкаться. Какая-то маниакальная любовь к своим вычурным помпезным вещам!

— Митчелл, я неотесанный дикарь, — бросил он, беря в руки нож и вилку: — Сядь уже за стол. Я страшно голоден.

Не ответил.

Нет, он точно не играет на рояле. Он же подлец и разбойник. Хотя руки у него чудесные для этого инструмента: пальцы сильные, длинные и гибкие. Но эти руки он использует иначе: убивает своих врагов. И, кстати, у него на костяшках красуются запекшиеся ссадины — он подрался с кем-то?