Сто проклятий

Далеко в лесу над мрачными деревьями, в мрачном небе летела стая не менее мрачных ворон. Сделав круг над самой чащей, чёрная туча, растянувшись, спикировала вниз, исчезая в кронах деревьев. Здесь, в вечной тени и сырости, расположился маленький неказистый домик, вросший в холм. Вороны с шумом, одна за другой, влетели в кривую уродливую трубу. Когда последняя из них пропала в чреве домика, на время всё стихло. Немного погодя в пыльном окошке замелькал тусклый огонёк.

Появление хозяйки оживило обстановку в доме. Свечка осветила дальний угол c подвешенной клеткой, в которой дремал филин. На стол вскочила чёрная кошка. Вылезший из темноты крохотный бес подобрался поближе к огоньку и сел рядом со свечкой, свесив ножки.

Женщина бросила на пол мешок, в котором что-то брякнуло, раздвинула руками хлам на столе в стороны и, на освободившееся место поставила стеклянный шар. На своей металлической резной подставке он органично вписывался в убранство жилища хозяйки. Женщина водрузила сие изделие на стол и принялась разглядывать. Обитатели домика, видимо заинтересованные, оживились. Филин с уханьем раскачал клетку.

– Он прекрасен… – протянул бесёнок.

Филин закивал, соглашаясь. Внутри сферы клубы дыма загадочно переливались оттенками голубого. Хозяйка обняла сферу ладонями и что-то прошептала. Ничего не произошло. Хмыкнув, женщина, опустила ладони на стол. Немного подумав, достала склянку с порошком, взяла оттуда щепотку, растерла пальцами и посыпала магический шар. Цвет дыма изменился на оранжевый. Плюнув на шар, женщина занялась своими делами.

Мария, Потехинова дочь, начала чахнуть. Уже через неделю она выглядела как живой скелет. Илья перестал говорить и всё больше мычал, и ревел как раненый бык, бесновался, бился головой об стену, рвал на себе одежду и творил другие чудеса. Родителям пришлось запереть его в погребе, а крышку задвинуть бочками с салом.

– Её тогда ещё надо было сжечь! – причитала Никитишна.

В доме Потехина, у Машкиной кровати, собрались сочувствующие. Сам Агафоныч молча сидел на стуле и смотрел в пол. Знахарь Пантелеймон сидел у изголовья и гладил несчастную по голове. Староста деревни Харин расхаживал по комнате взад-вперед и иногда ронял нелепые комментарии.

– Чем же ты думала, когда к ведьме попёрлась? – не унималась Никитишна.

Машка разлепила ссохшиеся синие губы и, не в силах что-нибудь сказать, закрыла.

– Да тише ты, мать! – укоризненно сказал Пантелеймон.

– О-ой! – вздохнул Потехин.

– Может прибить тебя, чтоб не мучилась! Всё равно в голове ум не вырастет!

– Да как такое можно? Прибить? Это ж грех, – вставил Харин.

Потехин закрыл лицо руками и покачал головой.

Машка просипела:

– Не я это.

– Чего-чего не ты?

– Сама она.

– Ах сама значит! Надоумила сама!

– Да перестань ты орать уже, женщина, слушать устанешь тебя! – гаркнул Пантелеймон.

– А это не поветрие? – спросил Харин.

Потехин шумно вздохнул, не отнимая ладони от лица. На некоторое время повисло молчание.

– Надо сходить к ведьме, – сказал Пантелеймон.

– К ведьме сходить! Скажешь тоже! Это кто-пойдёт-то? Я? Вон эта пусть и идёт! Извиняется!

– Не ори ты, сам схожу.

Харин закашлялся:

– Как же это ты пойдешь! У нас знахарей больше в селе нет! А если она тебя в котле сварит?

– Ну, сварит, так сварит, я соль с собой возьму, чтоб вкусней был.

Под покровом ночи стая ворон кружила над лесом. В небе висела полная луна – самое время для страшных ритуалов и колдовства. Часть птиц уселась на ветки, часть осталась в небе. Глухой гул раздался словно из-под земли. Сначала протяжный, потом прерывистый, приобретая отчетливый ритм. Где-то в глубине леса взвыли волки. Вороны двинулись в направлении воя.

Птицы расселись по деревьям рядом с поляной, освещенной ярким серебряным светом. Гул нарастал, становился явнее, стал походить на бой барабанов.

– Кар-р! – разнеслось над лесом, вороны прокричали необычайно дружно. Стая волков вторила воронам.

– Кар-р! – громче прежнего проголосил пернатый мрачный хор. Волки, подвывая, пропели на тон выше. Всё это карканье, вой и шум складывались в замысловатую музыку.

Черная стая спустилась с деревьев на поляну и закружилась в вихре, поднимая вокруг облака пыли. Постепенно сгущаясь, эта воронья масса приобрела очертания человеческой фигуры. И вот, крутанувшись, напоследок, вокруг себя, на месте вихря оказалась женщина – ведьма Варвара. Волки в оцепенении наблюдали сие действо. Ведьма, недолго думая, подошла к самому большому волку и отточенным движением свернула ему шею. Остальные бросились врассыпную.

Колдунья на цыпочках, пританцовывая и хлопая в ладоши, три раза обошла вокруг туши. Сняв с пояса кривой нож, Варвара стала разделывать волка прямо на поляне. Трофеями ведьмы стали выдранный хребет и еще пара косточек. Рукоятка для нового ритуального кинжала была готова.

В кромешной темноте, под скрип раскачивающейся клетки, перешептывались бесёнок и филин.

– Какой красивый Тоа…

Филин довольно заурчал.

– Какие пёрышки, мягкие пёрышки… Ракх хотел бы пёрышки, как у Тоа… Мягкие и тёплые…

Филин чихнул и похлопал крыльями.