Сто рассказов о Крыме

Потом Федько воевал на Северном Кавказе, на Царицынском направлении, под Екатеринодаром, командовал группой войск из четырех полков, Белореченским фронтом, был главкомом военно-революционных войск Северного Кавказа, командармом одиннадцатой Красной Армии. По рекомендации Кирова решено было направить Ивана Федько в распоряжение ЦК КП(б)У и Наркомвоенмора Украины для работы в Крыму.

Снова сыро пахла торопливая степная трава, снова в небе появлялся тонкий серп месяца, снова впереди маячил Крым, только теперь Федько входил в него без боев: полуостров почти весь был занят армией Дыбенко. Белые стояли на Акмонайских позициях, за Феодосией…

Земля и вправду оказалась круглой, уходя, ты возвращался в места, помнившие твое начало. В Феодосии Федько вступил в партию, в Феодосии же первый раз крикнул, до горячей крови напрягая шею: "К оружию, товарищи!" В Феодосии море лежало за кромкой золотого песка веселое, и то темная, то светлая рябь неслась от берега по тихой воде так стремительно, будто ее пустил не ветер, а балующиеся мальчишки. Иван Федько и Петро Коваль смотрели на море, молча и не слезая с коней.

— Так пойду? — спросил, наконец, солдат у командира и шевельнул биноклем на груди, будто отмеривая дальность предстоящего расстояния. — Пойду до мамки погулять?

Теперь в эти слова обоими вкладывался смысл совсем иной, чем полтора года назад. Скорее всего, тот, что линия фронта отрезала родное село от Феодосии, а идти в разведку на ту сторону сподручней всего ему, Ковалю, местному человеку, и не только узнать, что к чему у белых, но, если удастся, еще и отомстить.

— Смотри, батьку к стенке поставили, тебя схватят…

— Живым не дамся.

— Не в том вопрос, чтоб умереть, а в том, что, сына не родивши, порвешь ниточку. Кто Петром сына назовет? Петром Петровичем?

Ветер резко бил в спину, по ясному дну все бежала и бежала золотая тревожная сетка.

…В мае месяце Федько пытался прорвать фронт под Ак-Монаем, но силы белых были поддержаны флотом интервентов. В июне Дыбенко увел армию из Крыма, а в июле крымская Красная Армия была реорганизована в 58-ю Крымскую стрелковую дивизию, которой долго и успешно командовал Федько…

Но это уже другие, не крымские, страницы.

Гибель эскадры

Сигнал, поднятый на эскадренном миноносце «Керчь», гласил "Позор и продажа флота" и относился к кораблям, решившим Севастополь не оставлять, в Новороссийск не идти. А кто решил? Вот этого, поднимая сигнал на вверенном ему корабле, Владимир Андреевич Кукель-Краевский точно не знал. Шесть дней прикидывали, выбирали, митинговали. Шесть дней по флоту объявлялось то положение № 1, то № 3. Иными, сухопутными словами: от готовности сняться с якорей сию минуту до предупреждения на всякий случай — через сутки-другие возникнет необходимость оставить порт…

Сегодня, на рассвете 29 апреля 1918 года, Комиссариатом Республики Тавриды по военно-морским делам было отдано распоряжение последним частям, сдерживающим наступление кайзеровских оккупационных войск, оторваться, идти в Севастополь. В порту началась эвакуация. Толкаясь, неуклюже семеня по трапам, шла на корабли пехота в старых, ржавых от дождей, закопченных у костров шинелях. Угрюмо оглядывала город, вернее сушу, с которой предстояло расстаться. Оттесняя пехоту, привычно взлетали моряки, но, поднявшись на борт, цепенели, снимали бескозырки.

Команда «Керчи» готова была покинуть порт раньше других. Но и тут поминутно звучал сегодняшний главный вопрос: "Вернемся, товарищи?" Его задавали, оглядываясь на командира, не потому, что боялись, а потому, что знали: лучше его никто не объяснит, зачем и надолго ли.

Командир эскадренного миноносца смотрел на эвакуацию, плотно сжав поручни побелевшими от напряжениями пальцами. Но длинное интеллигентное лицо его, по-южному оливково-темное, выглядело спокойным. Спокойствие было, однако, того толка, что приходит к человеку во время последней опасности. Впрочем, Владимир Андреевич тревожился не за свою личную судьбу, которую раз и навсегда связал с революцией. Прислушиваясь к репликам матросов, поднимавшихся на борт, он чувствовал ту же тоску, что и они — а может, еще большую…

— Вернемся, товарищи?

— А ты думал? Сиротой оставлять Севастополь — душа болит.

— Никогда еще такого не было, чтоб Севастополь — без боя…

— Ступай шире, на жалость не бери, вернемся…

— Еще б от тебя, умного, точно узнать — когда?

Глотки сипят от недавнего крика на митингах: сколько дней решали, спорили, бросали в воздух лозунги, бескозырки, матюги. Однако и сейчас не все убеждены: правильно уходят, потому что лучше не то, что в Новороссийск — на дно, чем в руки Вильгельму. Гадают, морщат лбы: нет ли третьего выхода? И те, кто надеется на какое-то несбыточное «третье», грозят расстрелять уходящих. В ответ миноносцы обещают минную атаку, и так идет-переваливается от решения к решению, затягивая время…