Сто рассказов о Крыме

В начале двадцатых годов университет в Симферополе блистал составом своих профессоров. Вот передо мною длинный список имен, вошедших в историю мировой науки в качестве ее первопроходцев и одновременно ее корифеев. Все они преподавали в университете в те дни, когда там учился Курчатов. Академик В. А. Обручев, академик В. И. Палладин, академик В. И. Вернадский, академик А. А. Байков, академик Б. Д. Греков, академик А. Ф. Иоффе.

Надо сказать, что и слушатели были подстать учителям. Из группы в 19 человек, в которой занимался Игорь Васильевич Курчатов, академиком, кроме него, стал еще Кирилл Синельников. А еще из этой же группы вышло впоследствии шесть профессоров.

А время было вот какое — разруха, девятнадцатый, начало двадцатых годов. "Сотрудники университета доведены до такой крайней степени нищеты, при которой уже начинается вымирание определенной общественной группы или неизбежная необходимость прекращения научной работы" — так писалось в одном из решений совета университета. А дальше шел подсчет, из которого явствовало: профессор получал теперь раз в 60 меньше, чем в четырнадцатом году, и в 40 раз меньше, чем любой английский солдат.

Чтоб не умереть с голоду, профессора продавали вещи, пилили дрова, шили сапоги, варили мыло, изобретали «спички», мастерили зажигалки, но не все, надо думать, умели это делать. Недаром тогдашняя профессорская отрешенная от мира сего беспомощность в делах житейских стала нарицательной… Недаром Горностаев, при помощи драматурга Тренева шагнувший в литературу, был профессором. И спички с его лотка были теми самыми спичками, которыми при Врангеле пытались поддержать свое существование знакомые Треневы, преподаватели Курчатова.

Студентам жилось не лучше, чем профессорам. Хотя почти все они были народ местный, а в своем доме, как известно, и стены помогают. Биографы Курчатова рассказывают: чтоб как-то поддержать семью, подрабатывал он в землеустроительной экспедиции у подножия Чатыр-Дага, потом на строительстве аэродрома, потом расклейщиком объявлений. Пришлось ему и железную дорогу строить, и дрова у мельника пилить, и быть сторожем в чужом саду, а также в кинотеатре «Лотос». Надо сказать, к необходимости работать и на скучных, не требующих ни ума, ни квалификации, работах относился он легко, с юмором.

И стоило ли обращать внимание на такие мелочи, если лекции читают профессора Усатый, Франк? А из Петрограда приезжает сам Иоффе, один из основоположников отечественной школы физики? А кроме отношения к науке складывалось именно в эти годы и именно в Симферополе для Курчатова нечто не менее важное — отношение к окружающему миру. Складывалось так, что на вопрос одной из анкет о цели высшего технического образования для себя Курчатов ответил: "Стремлюсь отдать свои силы и знания на укрепление хозяйственной мощи республики".

Надо сказать, что качество знаний зависело не только от того, какой состав профессоров читал лекции, и какой состав студентов слушал. Каждый курс был объемен и разносторонен. Перечень досрочно сданных Курчатовым дисциплин на одном из курсов занимает добрую страницу.

Время неслось быстро и вскачь, голодное, азартное, часто повторяющее это как бы заново открытое слово: досрочно. Щелкали по мостовой деревянные подошвы сандалий, чадили коптилки, непрочное тепло «буржуек» улетучивалось быстро. А радость была от запаха ветра, от огромных букв, возвещавших прямо со стен домов, с заборов: "Мир — хижинам, война — дворцам", "Владыкой мира будет труд".

И еще была радость от дружбы и любви. Отношения, возникшие в Симферополе, протянулись через всю жизнь. С братьями Луценко, с Кириллом Синельниковым и его сестрой Мариной Синельниковой, которая потом стала женой Курчатова, со многими другими.

Окончив университет, Курчатов уехал в Петроград, но связи с Крымом не порвались, и летом 1924 года он снова был здесь, в Феодосии, жил в Карантине, рядом с древними башнями, работал в местном гидрометеорологическом центре, выходил в море на маленьком катере. А вечерами жадно смотрел в небо и повторял про себя ломоносовское: "Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне — дна". Действительно — не было. Взгляд втягивало в глубину Вселенной. Обгоняя его, бежала мысль…

Курчатов любил природу и в качестве неистощимой поставщицы тайн, которые ему предстояло разгадывать, и просто так, как любим ее мы, не озабоченные делением атома. Вот строки из писем, подтверждающие это: "Погода стоит чудесная, ясная и жаркая. Любуюсь яркими красками Крыма, замечательным вечерним небом, амфитеатром покрытых черепицей домиков и морем… Работа идет спокойно и хорошо". "Здесь бывает иногда изумительно. Вчера, например, я просто глаз не мог оторвать от моря". "Жил несколько дней в Балаклаве, вспоминал, как мы возвращались из Гаспры, заезжали осматривать город".