Сто шагов назад Часть 3. Обратная сторона Земли (СИ)

Он перешел на противоположную сторону и уселся на лавочку - ждать обратный поезд. Рядом с лавочкой стоял здоровенный, серый, похожий на огромную муфельную печь, цилиндрический контейнер. Кажется, предназначался он для временного - пока не прибудут специалисты-взрывотехники - хранения всяких, найденных на станции, подозрительных предметов. Теперь на каждой станции стояли такие серые контейнеры. А почему? Да все из-за похожего на гремучую змею слова "тер-р-рориз-з-зм" - трескучего и шипящего и, как та змея, тихо и страшно вползшего в жизнь людей - вместе с взорванными машинами, самолетами, домами и поездами, вместе с погибшими - невинными людьми, взрослыми и детьми, одним из которых был его... "Нет-нет, не надо сейчас об этом, - взмолился он, - прошу тебя, память, пожалуйста, не сейчас! Только не об этом!"

Но мысли его против воли все равно крутились вокруг подсознательно выбранной темы. Какой же опасной штукой стала нынче эта жизнь! Такой она сейчас стала опасной, что и никаких инопланетян нам уже не надо - посмотрев на подобный контейнер, начинаешь понимать это особенно отчетливо. Да и когда это раньше в метро было что-либо подобное? Он, например, прекрасно помнил те времена. А ведь спроси кого-нибудь, и большинство наверняка ответят, что эти контейнеры были всегда.

Но ведь это не так, с некоторых пор исчезли вдруг со станций урны, собственно с них-то все и пошло. Все по той же причине, все та же гремучая змея их незаметно своим раздвоенным языком слизнула... Ужасно это, но еще ужаснее то, что люди постепенно перестают замечать и исчезновение со станций урн, и появление таких вот "муфельных" антитеррористических контейнеров... Они привыкают с этим жить, постепенно привыкают. Кроме, быть может, тех кто уже никогда не сможет ЭТО забыть, тех, кого ужалила та гремучая змея в самое сердце, поразила навсегда своим холодным и страшным ядом, от которого нет и не будет им уже спасения до самого конца жизни.

...Время уже перевалило за полночь и пассажиров на конечной станции в этот поздний час практически не было. Все звуки поэтому далеко и отчетливо разносились по пустому, гулкому залу. В самом дальнем конце платформы одинокий рабочий сдержанно гудел моечной машиной - станция уже начинала потихоньку готовиться к закрытию. "Нет, пожалуй что и к Жорке тоже ехать не стоит, - окончательно решил он, глядя в каменный пол. - Перебаламучу я все его честное семейство, только и всего. Да и не поймет он все равно".

В свете прошлых Жоркиных подозрений по поводу Нади, информация о пропаже ключей от его квартиры, собственно как и пропажа самой Нади выглядела бы для друга просто ужасно. Это моментально было бы воспринято им, как несомненный и однозначный факт, убедительный аргумент в пользу той теории, высказанной им во время их прошлого, теперь уже вчерашнего, разговора. Да что тут говорить - для Жорика с самого начала все и так было ясно! Гипноз, мошенники и вообще близится всеобщий пипец. То есть развязка. А значит свистать всех наверх, полундра! И... Что там еще? Открыть кингстоны? Нет, это вроде из другой оперы.

Но попытаться объяснить ему все еще раз и рассказать вдобавок очередную невероятную правду про самые последние события было для него равнозначно подписанию самому себе диагноза, вернее сказать приговора - скорая психиатрическая помощь и Кащенко. Все правильно - именно "открыть кингстоны". Он Жорку знает. Нет, он отличный мужик, и на него всегда можно положиться, но только ведь и у него есть свой предел... И сделал бы он это все из самых лучших побуждений. Ни минуты не задумываясь о том, что благими намерениями чаще всего вымощена дорога известно куда.

...Он на мгновение оторвался от своих воспоминаний и посмотрел в зарешеченное, темное окно с налипшими на стекло пятипалыми кленовыми листками. Нет не сделал этого тогда Жорка. И уже не сделает. Он сам все за друга сделал, облегчил, так сказать, ему задачу. Снял груз ответственности. Смешно. Тогда его еще волновала реакция друга. Волновать-то волновала, но только где он оказался в результате? Может быть этот итог все-таки закономерен и глупо было пытаться от него уйти и что-то изменить? Он вновь скользнул взглядом по темному, мокрому окну, по сумрачному лицу осени, прильнувшей к окну его палаты снаружи - там где жила свобода, упершейся в забрызганное дождем стекло своими желтыми, мокрыми, кленовыми ладонями и наблюдавшей за ним оттуда с холодным, отстраненным любопытством... Так наблюдают за жучком, тщетно пытающимся перевернутся со спины на лапки. "Смотри, осень, смотри - вот он, я, здесь, - мысленно обратился он к ней. - Маленький жучок. Или муравьишка. И мне уже, похоже, не перевернуться назад, на лапки".

Он отвернулся от окна, закрыл глаза и вновь погрузился в воспоминания.