Сто страшных историй

Широно мог остаться незамеченным, этот талант – врожденный или приобретенный – у него никто не отнимал. Привалился бы к забору, сенсей и внимания бы не обратил. То, что Широно позволил сенсею увидеть себя, заинтересоваться, вслух оценить рост и стать – это уже было частичным вызовом. Что после высокой оценки сенсея смогло бы обидеть Широно? Ничего. В особенности оскорбительное упоминание о безликости, которой на самом деле не было. Уверен, слуга оценил повадки и телосложение сенсея в не меньшей степени, чем сенсей – его собственные.

Словно подслушав мои мысли, Широно отступил к забору – и Ясухиро утратил к нему интерес.

Мы распрощались и я вошел во двор. Там мои дурные подозрения только усилились. Матушка сияла, будто монетка, начищенная песком. Ухмылялась О-Сузу, тайком подмигивая мне и корча уморительные рожи. Каори не кричала, какой я красивый – напротив, она обеими ладошками зажимала себе рот, как если бы боялась выдать заветную тайну. Но самым подозрительным было то, что отец, мой угрюмый молчун-отец, тоже не скрывал своей радости. Хуже того, он нарядился словно на праздник – во все то, что носить, откровенно говоря, ненавидел.

– Рэйден-сан! – воскликнул он, останавливая меня взмахом руки. – Вы исключительно вовремя! У меня к вам вопрос.

– Слушаю, Хидео-сан, – со всем возможным почтением откликнулся я.

– Скажите, вы никогда не задумывались…

Иногда задумываюсь, чуть не брякнул я. Начальство считает, я это делаю реже, чем следует.

– О чем? – вместо этого спросил я.

– О том, что вам пора жениться?

Ноги подкосились, в колени напихали ваты.

– Нет, Хидео-сан! Что вы! Я полагаю…

– Да-да, вы справедливо полагаете, что дела службы превыше всего. Долг самурая для вас не пустой звук. Это делает вам честь, Рэйден-сан. Я горжусь таким сыном.

– Но я…

– Поэтому я и сенсей Ясухиро подумали об этом важнейшем деле за вас. Можете не беспокоиться, все уже сговорено. Прекрасная партия, это честь для нашей семьи…

Куда бежать, обреченно подумал я. Куда?!

Некуда.

___________________________________

[1] Бенкомасаки – бересклет японский.

[2] «Слушать аромат / благоухание» – устойчивое выражение в японском и китайском языках.

ПОВЕСТЬ О НЕСЧАСТНОМ ОТШЕЛЬНИКЕ И ЖИВОМ МЕРТВЕЦЕ. ГЛАВА ПЕРВАЯ: ПРОДАЙ ПОСЛЕДНИЙ КОТЕЛОК, НО НАЙДИ ХОРОШУЮ ЖЕНУ

Все мы, в сущности, пища друг для друга.

Родители годами и десятилетиями поедают детей, дети – родителей. Злоязыкая свекровь с утра до вечера ест невестку. Сосед – соседа. Начальник – подчиненного. Жена – мужа, муж – жену. Мы едим даже мертвых, не гнушаясь обгрызать их деяния и поступки, слова и помыслы, как мясо обгрызают с костей.

Это людоедство – рутина, обыденность. Мы так привыкли к нему, что не считаем грехом. Но хуже всего тем, кто знает, что это великий грех, испытывает невыносимое страдание от скверной пищи – и все равно продолжает есть, потому что не может иначе.

У тех же, кто откажется от такого пропитания, наступает насыщение.

«Записки на облаках»

Содзю Иссэн из храма Вакаикуса

1

Тень в ночи

Редкие колючие крупинки возникали словно из небытия.

На миг они тускло взблескивали в мутном свете луны – и исчезали во мраке, подхваченные ветром. Ледяным языком ветер облизывал склоны, поросшие жесткой темно-зеленой шевелюрой сосен и пихт. Путался в густо сплетенных ветвях, в хвойных шапках; воя от раздражения, срывал с них непрочный снежный покров – и, теряя силы, проваливался вниз. Скользил меж древесных стволов, с унылым посвистом гнал призрачные змеи поземки по гладкой корке наста.

Луна, окружена туманным ореолом, подслеповато щурилась. Вглядывалась в разрывы туч, пыталась рассмотреть, что же происходит там, на земле.

Деревня пряталась в седловине меж двух пологих склонов, укрытая от досужих взглядов и буйства верховых ветров. Полсотни домов – основательных, с толстыми стенами. Такие строят на северном Эдзоти, где землю трясет реже, чем на южных островах Чистой Земли, а вот замерзнуть насмерть можно каждую зиму. Аккуратные прямоугольники огородов: ступенями лестницы они взбирались по склону позади домов. Узкие полоски полей, стылые и пустые в это время года, далеко вытянулись вдоль русла замерзшего ручья.

Ни одно окошко в деревне не теплилось уютной желтизной. Даже робкие отсветы, и те не просачивались сквозь бамбуковые шторы и плотно закрытые ставни. Ночь, все спят – что зря жечь лучины да масло? Да что там огонь? Ни дымка, ни звука – деревня словно вымерла. Лишь ветер, вырвавшись наконец из-под деревьев, невозбранно гонял меж домов льнущие к насту вихри – бледные призраки морских офиур[1].

Но что это?

Ветер встрепенулся, вздыбился, взметнул снежную пыль до самых крыш. Вслед за ним и луна вперила взор в южный склон. Казалось, там роятся десятки ярких светляков.

Светляки? Посреди зимы?!

Ветер взвыл идущей по следу волчьей стаей. Метнулся на свет: узнать, увидеть, что там. Задуть, заморозить эти огни, чуждые холодному времени года; выпить из них тепло и жизнь…

Нет, не светляки. Факелы.