Сто страшных историй

Ран стреляла с рук, без обычной рогульки-подставки. Да и где бы она ее укрепила на крыше дома? Между бамбуковыми черепицами?! Осталось загадкой, как Ран вообще сумела выбраться из нашей спальни, где она пряталась от колдовского внимания Карасу, на крышу, да еще волоча за собой фитильное ружье. Так или иначе, гром прогремел.

С неба дождем посыпались вороньи перья.

Следом упал Широно. Лишь чудом он не переломал себе все кости, превратившись в имбирный кисель; вторым чудом было то, что он упал в шаге от моей матушки, а не свалился прямо ей на голову, оставив меня сиротой. Сиротой, учитывая фуккацу, я пробыл бы недолго, но после этого убийственного падения я бы с трудом принял Широно в качестве матери, а мой отец — в качестве жены.

— Господин! — он полз ко мне. — Простите, господин!

Так вот что он хотел сказать мне, когда Карасу попирал его ногами! Хотел, не мог, и лишь сейчас… На губах пузырилась кровь, но Широно все бормотал:

— Простите негодного слугу! Я не сумел вас защитить! Это же Карасу, посыльный по особым поручениям! Личный вассал князя Содзёбо! Я не оправдываюсь, господин, я виноват…

Поодаль валялся веер: рукоять сломана, бумага порвана в клочья.

Ран птицей слетела с крыши на веранду. Край крыши нависал над перилами веранды, спрыгнуть оттуда можно было только на землю, но Ран это как-то удалось, да еще с фитильным ружьем подмышкой.

— Конечно, виноват, — согласилась она. — Негодный слуга? Полностью согласна.

— Я не забуду, — пообещал я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо. — Не забуду того, что ты сделала ради Широно. И Широно, уверен, не забудет. Мы…

— Ради этого?

Ран с недоумением воззрилась на меня:

— Да ради него я бы и пальцем не пошевелила! Но никто…

Она набрала полную грудь воздуха:

— Никто не будет смеяться над моим мужем! Никто не будет ломать ему ноги! И уж точно никто не имеет права безнаказанно красть наших слуг! Эй, ты!

Маленький твердый кулачок грозил небу:

— Да, ты! Грязная ворона! Падальщик! Думаешь, если улетел, так я о тебе забыла? Только попробуй вернуться! Я пристрелю тебя еще на подлете…

Наших слуг. Клянусь, она так и сказала: наших слуг.

Сказала про Широно.

Я повернулся к Широно и не узнал его. Нос как нос, не длиннее прочих. Смуглая кожа лица утратила густую красноту. Глаза плотно сели в глазницах, перестав вылезать из орбит при малейшем волнении. Высокие скулы, твердый рот. Подбородок и щеки нуждаются в бритве. Морщины на лбу. Складка между бровями. Встреть я этого человека на улице, не признал бы в нем собственного слугу. Надо обладать мастерством сенсея Ясухиро, чтобы узнавать людей по осанке и повадкам.

«Если вы прикажете мне сделать что-то, для чего понадобятся сверхъестественные способности тэнгу, я вправе отказаться. Более того, я обязан это сделать…»

Ты дважды нарушил условие договора, Широно. Там, на лодке, ты был готов взлететь, пожертвовав всем, чего достиг за годы службы. Здесь, во дворе, ты бился с Карасу, как настоящий тэнгу, защищая господина, как истинный самурай. Барудзироку Широно, ты исполнил свой долг, сделав то, чего не должен был делать. Ты настоящий человек, каким и был все это время.

Ты достиг заветной цели.

— Ты…

Больше я ничего не успел сказать. Широно схватил себя за нос, охнул и лишился чувств.

ЭПИЛОГ

— Что, так и сказал?

Святой Иссэн всплеснул руками. В голосе его звенело веселое изумление.

— Так и сказал, — подтвердил я. — Я, мол, Барудзироку Широно! Гордый самурай, настоящий человек! Желаю, значит, остаться вашим слугой на веки вечные. И в этом, понимаете ли, и в следующем рождении. А если вы мне откажете, господин, то я незамедлительно…

— Покончу с собой, — кивнул старик.

— И не просто покончу, а сделаю это у вас на глазах. Дабы вы устыдились и пролили по мне море слез. А еще лучше, во дворе управы, чтобы все видели, сколь я тверд в своих решениях. Каково, а?

Мы сидели на крыльце храма, кутаясь в плащи. К счастью, расположились мы не на голых досках, а на татами, сплетенном из тростника и набитом рисовой соломой. Татами я привез в подарок старому настоятелю. Срывался первый снег, подмораживало. Уютно дымилась пара глиняных горшков с тлеющими углями. Время от времени то я, то святой Иссэн протягивали к горшкам зябнущие руки.

Почему мы не ушли в храм? Вряд ли там намного теплее.

Нога ныла, будто гнилой зуб. Холодает, чую. Двух месяцев хватило, чтобы перелом сросся, я уже ходил без костыля, с одной тростью. В седле сидел кое-как; впрочем, я и раньше сидел немногим лучше. Лекари в один голос утверждали, что молодость берет свое. Скоро я и думать забуду о сломанной ноге.

Они ошибались. Я буду помнить о Карасу до самой смерти.

— И что же вы ему ответили, Рэйден-сан?