Сто страшных историй

Слуга сносил это с полнейшим равнодушием. Впрочем, равнодушие было показным — в конце концов Широно отошел к кривой сосне и прислонился плечом к стволу. В тот же миг Ран потеряла его из виду, отчего настроение моей невесты, и без того скверное, ухудшилось вдесятеро. Если бы она сейчас все-таки подошла ко мне, я бы, пожалуй, сбежал.

Когда мы возвращались в деревню, я старался держаться от Ран подальше.

В Макацу мы без промедлений собрались в обратный путь. Ради приличий староста предложил нам задержаться на день-другой и погостить. Было видно, что он искренне надеется на наш отказ — и мы не подвели. Ран, по-прежнему одетая как юноша, была готова выступить в любой момент. Во всяком случае, она не возражала против этого. Имущество Ран тоже было подготовлено к дальней дороге семьей опекунов. Когда поклажу и припасы начали грузить на мерина, я понял, что в Хакодате мне придется идти пешком.

Бедная скотина не вынесла бы еще и всадника.

Последней каплей, исчерпавшей мое терпение, явилось громоздкое хинава-дзю — фитильное ружье, тщательно завернутое в холстину, оказалось в числе приданого. Я хотел возразить, потребовать, чтобы эта штуковина осталась в деревне, объяснить, что в Акаяме ей суждено зря пылиться в кладовке — и решил не рисковать здоровьем, навлекая на себя гнев Ран.

Предложи ей кто выбор между ружьем и женихом — я не сомневался в итоговом решении.

Старому настоятелю пытались заплатить за службу на похоронах. Старик отказался наотрез. Широно принял его к себе на плечи, обмотал банным полотенцем — и мы двинулись в путь. Перед выездом я предпринял попытку взять в деревне запасную лошадь, с тем, чтобы оплатить аренду и оставить лошадь в Хакодате. Получив вежливый отказ, я готов был купить проклятую лошадь с потрохами — и выяснил, что лошадей в Макацу нет. Если местным доводилось пахать землю или запрягать животных в телеги — они пользовались тягловой силой трех тощих коров и одного бычка, тоже не выглядевшего силачом.

Староста выписал Ран подорожную. Для этого ему пришлось воспользоваться бумагой, тушью и кистью из котомки Широно — своих «сокровищ кабинета» в Макацу не было. В моей грамоте секретарь Окада указал цель поездки — «отправился за невестой с согласия родителей и дозволения службы». Я не ожидал лишних вопросов или проверок на заставах, особенно в присутствии монаха.

— Я хотел, — сказал святой Иссэн, когда мы в достаточной степени удалились от деревни, — посмертно рукоположить несчастного Кёкутэя в монашество, по обычаю школы Сото-сю. Это облегчает превращение духа усопшего в предка, в особенности если ты был крестьянином.

«В особенности если ты умер молодым, — звучало в его словах, — а после смерти часть твоей плоти употребил в пищу страдающий людоед.»

— Сыном самурая, — поправил я.

— Пусть так, — согласился старик. — Не знаю, что меня удержало. Такое впечатление, что мне запретили это делать. Знать бы еще, не сам ли я вообразил этот странный запрет!

— Может, лучше рукоположить в монашество Кимифусу? — предложил я. — Вдруг это умерит его тягу к мертвечине?

Старик вздохнул:

— Ваши решения оригинальны, Рэйден-сан. Они настолько оригинальны, что я временами даже и не знаю, следовать им или бежать от них на край света.

Я прикусил язык. Что я еще мог сделать?

Хижину Кимифусы мы увидели до заката. Повезло, наверное. А может, не повезло — я был уверен, что в первый раз мы набрели на хижину совсем в другом месте. Если честно, я надеялся, что мы пройдем мимо и двинемся дальше, избежав встречи с плотоядным отшельником, но нет — его место обитания выпрыгнуло нам навстречу, как хищник, поджидавший добычу в засаде.

— Откуда здесь жилище? — удивилась Ран.

— Ты знаешь эти места? — спросил я.

— Конечно, знаю. Тут никто не живет.

— Идемте, — тоном, не терпящим возражений, объявил настоятель. — В этом доме мы заночуем.

— Заночуем?!

Моему изумлению не было предела. Кимифуса сам говорил, что не хочет, чтобы мы видели, каким он становится после захода солнца. Я, впрочем, не очень-то хотел его видеть и при свете дня. После того ужаса, что он натворил в деревне…

— Я обещал, — глухо произнес старик. — Я буду молиться до утра.

— Здесь?

— Да.

— А если Кимифуса уйдет за… э-э… За пропитанием?!

— Пусть уходит. Его природа требует пищи, моя — молитвы.

Ран слушала нас, широко раскрыв глаза. На языке у нее вертелась тысяча вопросов, но гордость не позволяла задать их, выказав перед спутниками свою неосведомленность и любопытство. Все, что делала Ран с языком, так это облизывала им пересохшие губы.

— Хорошо, — согласился я. — Ночуем здесь.

Моего согласия никто не спрашивал. В моем согласии никто не нуждался, разве что Широно. Но мне хотелось сохранить лицо.

Глава пятая: живой мертвец

1

«Я вас впервые вижу!»