Сто страшных историй

Вот чьи крылья хлопали над лодкой! Широно открыл своё лицо не только Ловкачу. Ямасита Тиба, ты испугался. Карасу-тэнгу, ты возликовал. Годы поисков подошли к концу. Ты возликовал, но не понял, зачем Широно пошёл на опрометчивый риск. Спасать господина такой ценой — не в природе тэнгу.

Карасу ждал ответа. Широно молчал.

— Неважно, — наконец каркнул Карасу. Глаза его опасно заблестели. — Лети за мной, беглец. Ты ещё способен летать? Я пытался купить твой веер, чтобы лишить тебя возможности удирать от меня по воздуху.

— Ты не знал, что это я, — бросил Широно. — У лавки с веерами ты ещё не был уверен, что нашёл меня.

— Да, — согласился ворон. — Возле лавки я ещё не знал, что это и впрямь ты. Но я предусмотрителен. Если бы твой хозяин…

О небо! С каким презрением он это произнёс!

— Если бы твой хозяин согласился на сделку, прельстившись деньгами, а ты бы ему не позволил, я бы решил, что ошибся. Что ты — другой тэнгу, развлекающийся игрой в слугу. Ни один тэнгу не отдаст свой веер. Сейчас, когда я опознал тебя, я рад, что ты при веере.

Приказ хлестнул кнутом:

— Летим!

Широно достал веер из-за пояса. Я был уверен, что он сейчас взлетит, повинуясь приказу, но Карасу в отличие от меня расценил жест Широно иначе. Ворон сложил свой собственный веер в пушистую дубинку, поднял её над головой, как поднимают меч.

— Сопротивление? — удивился Карасу. — Немыслимая глупость!

Где-то я уже слышал подобное.

Не отвечая, Широно принял боевую стойку. Его веер потрескивал, мелькали колючие белые искры. Веер Карасу блестел, словно кусок угля. Соломенный плащ пришёл в движение, превратился в рой рассерженных пчел. От сандалий Широно неслось гулкое цоканье, похожее на стук лошадиных копыт по булыжнику. Сам Широно при этом не сходил с места.

«Я не стану превращать тебя в живую статую, — прозвучал в памяти хриплый голос ворона. — Цени, это большое уважение».

Я оценил.

Выхватив плеть, я хлестнул Карасу по коленям.

Да, знаю: истинный самурай сперва должен возгласить своё имя. Затем, дождавшись, когда противник тоже назовётся, истинный самурай вступит с ним в честный поединок лицом к лицу. Но даже великий Минамото-но Ёсицунэ, ученик тэнгу, не гнушался прибегать к военной хитрости и бить врагов в спину, за что его всемерно восхваляли как образец доблести. Уж не знаю, тэнгу ли научили героя разить, не дожидаясь, пока враг обернется и представится, или герой освоил сию науку без чужой помощи — об этом в книге, которую ещё в детстве подсунул мне святой Иссэн, не говорилось ни слова.

Уподоблюсь Ёсицунэ в его благородстве, решил я, а дальше будь что будет.

Расчёт был на то, что плеть обовьется вокруг ног Карасу. Я дёрну что есть сил, он споткнётся, упадёт лицом вперёд, а там уж Широно разберётся, что делать с утратившим равновесие вороном. Тэнгу можно убивать безнаказанно, но мне хватило ума не ставить невыполнимых задач, пытаясь лишить Карасу жизни. Хлещу, дергаю, он падает, вот и всё. Расчёт выглядел верным — ровно до того момента, как начал воплощаться в жизнь.

Плеть не обвилась, Карасу не упал.

С ленивой небрежностью он переступил с ноги на ногу, а может, подпрыгнул — я не разобрался, что же он сделал. Я лишь выяснил, что промахнулся. В следующее мгновение я уже лежал на земле, получив чудовищный пинок в живот, и корчился от боли, не в силах сделать вдох.

Спазмы рвали грудь на части.

— Глупец, — Карасу скосил на меня блестящий глаз. Так ворон смотрит на червяка, раздумывая, склевать ему добычу или пусть ползает. — Бестолочь. Ты что думал, я просто так позволил тебе гулять на свободе? Я знал, что ты сорвёшься, и ты сорвался. Пусть теперь тот, кого ты звал слугой, поймёт, чего на самом деле стоит его хозяин. Чего стоите вы все, жалкие людишки!

Он шагнул ближе.

— Вас нельзя убивать? — страшный клюв щёлкнул раз, другой. Мелькнул и спрятался язык чернее сажи. — Ладно. У будды своё мнение насчёт всякой грязи. Но калечить вас можно? Будда не запретил?!

Птичья лапа наступила на мою голень. Ещё недавно я видел босые ноги Карасу, обычные, не слишком чистые человечьи ноги. Но чувствовал я сейчас совсем другое: три жёстких пальца смыкаются выше лодыжки кольцом тюремных цепей, кривые когти рвут одежду и кожу.

Вихрь пронёсся надо мной, бешеный вихрь по имени Широно. Сдул Карасу, будто пушинку, завертел по двору в неистовом танце. Но прежде чем ворон отпустил свою добычу, пальцы с когтями сжались сильнее. Выкрутили плоть, как прачка выкручивает холщовые штаны, рванули на себя, протащили беднягу Рэйдена по земле, ударили о край колодца.

Кость сломалась, я закричал.

Как же я закричал!

5 «Простите негодного слугу!»

Кнут не подстёгивает лошадь так, как мой вопль подстегнул вихрь. Движение ускорилось; пыльное облако трижды взмывало на высоту забора — и падало, вертясь волчком. Что там? Бумажный веер? Перьевой?

Стальной?!

Я ничего не мог разобрать. Клокоча сорванной глоткой, попытался встать, рухнул обратно, мокрый от пота, хлынувшего изо всех пор. Со сломанной ногой я мог разве что ползти к ним. Не думаю, что этот маневр чем-то помог бы Широно; скорее, помешал бы.