Сто суток войны

В его личном деле, касающемся довоенных времен, указано, что осенью 1935 года он около месяца был во Франции членом нашей военной делегации на маневрах французской армии. Потом командовал танковым полком и бригадой. Потом увольнялся из рядов армии, но, к счастью, через несколько месяцев вернулся в нее. Перед войной Лизюков был заместителем командира 36-й танковой дивизии, в которую, видимо, и ехал, когда мы встретились с ним в вагоне.

После этого я виделся с ним еще два раза: один раз в Москве, когда его вызывали для назначения на корпус, и второй раз накануне его гибели, на Брянском фронте, в какой-то деревне, не помню ее названия, где размещалась тогда оперативная группа заместителя командующего фронтом генерала Чибисова. Я столкнулся с Лизюковым накоротке у хаты оперативного отдела; я шел туда, чтобы узнать, как проехать в действовавшую на этом участке фронта Башкирскую кавалерийскую дивизию.

— Что вы здесь делаете? - коротко спросил меня Лизюков.

Я ответил.

— Давайте сперва съездим ко мне, — сказал он. — У меня тут на полчаса дел, через полчаса будьте у моей машины.

Он показал рукой, где именно, за пятой или шестой хатой отсюда, стояла его машина.

Через двадцать пять минут я был там, но Лизюкова уже не было. Он уехал несколько минут назад. Меня тогда это удивило, тем более что он сам предложил мне ехать с ним. Лишь через несколько дней, вернувшись из Башкирской дивизии и узнав о гибели Лизюкова, я вспомнил его хмурое, расстроенное лицо в короткую минуту нашей последней встречи. А впрочем, допускаю, что все это мне только показалось. Когда мы вспоминаем о последних встречах с вдруг ушедшими от нас людьми, нам часто задним числом кажется, что на их лицах уже лежала в те минуты печать предчувствия своей гибели.

5 «Мы вскочили, довольные, что наконец-то появились наши самолеты. Но они полили нас хорошей порцией свинца»

Рассказ о вытащенном из кабины нашего истребителя полусгоревшем трупе немецкого летчика сейчас кажется мне маловероятным, хотя сообщения о схожих случаях можно разыскать в архивных документах того времени, например, в приказе начальника штаба 21-й армии от 13 июля 1941 года: «Противник использует захваченные у нас самолеты для действия по нашим частям, бомбардируя и обстреливая с бреющего полета».

Тогда я думал, что немцы могли захватить эту тройку наших И-15 и наскоро научить летать на них своих летчиков. Но вряд ли это правда. Немецкие истребители в те дни хозяйничали в воздухе, и посылать немецких летчиков в воздух на самом отсталом типе наших истребителей — И-15 — значило подвергать их совершенно реальной опасности быть тут же сбитыми собственными «мессершмиттами».

То, что рассказывали мне люди, вытащившие из кабины полуобгорелый труп якобы немецкого летчика, — просто-напросто отвечало их душевной потребности. Они не могли примириться с тем, что первые увиденные ими за день наши самолеты по ошибке нас же и расстреливали с воздуха. Поверить в это было нестерпимо тяжело — отсюда, наверно, и родилась версия о трупе немецкого летчика.

Что касается истребителей И-15, то они по своим данным считались отсталыми машинами еще в 1939 году на Халхин-Голе. В начале халхин-голского конфликта их особенно часто сбивали японцы, и вскоре был отдан специальный приказ выпускать их в воздушные бои только вместе с другими, по тому времени более совершенными нашими истребителями.

Когда на Халхин-Гол прибыла группа наших летчиков-«испанцев» на новых истребителях И-153, похожих очертаниями на И-15, но с убирающимися шасси и с большей скоростью, то в первом же воздушном бою было сразу сбито больше десятка японских истребителей, ошибочно посчитавших, что они встретились один на один с И-15, и нарвавшихся на неожиданный для себя отпор.

Чтобы сравнить возможности, которыми располагали в 1941 году для боя с «мессершмиттами» эти взятые нами на вооружение еще в 1935 году И-15, стоит привести несколько красноречивых цифр.

И-15 располагал скоростью 367 километров, «мессершмитт-109», принятый немцами на вооружение в 1938–1939 годах, располагал скоростью 540 километров; потолок был соответственно 9000 и 11700 метров; мощность моторов — 750 и 1050 лошадиных сил; калибр пулеметов — 7,62 миллиметра и 20 миллиметров.

Естественно, что при таком превосходстве «мессершмитты» имели все возможности для того, чтобы расправляться с устарелыми по всем показателям самолетами.

По другим типам наших истребителей — И-16 и И-153, которые были на Халхин-Голе еще новинкой, — соотношение данных по сравнению с «мессершмиттами» в 1941 году складывалось не столь разительное, но тоже достаточно тяжелое для нас: разница в потолке около двух тысяч метров и в скорости около ста километров. А все эти вместе взятые устарелые машины, к нашему несчастью, все еще составляли к началу войны восемьдесят девять процентов нашей истребительной авиации.