Сто суток войны

Маршал А. И. Еременко в своих воспоминаниях «На Западном направлении» указывает, что при вступлении его в командование Западным фронтом, по его тогдашним сведениям, там оставалось всего шестьдесят самолетов. «На другой день 1 июля нам доставили еще 30. Из 90 самолетов 29 были истребители…»

Даже если эти цифры по каким-либо причинам неполны, они все равно очень характерны.

Я не разыскал цифры наличия авиации на Западном фронте к началу июля, но думаю, что об этом может дать известное представление более поздняя сводка ВВС Западного фронта — за 21 июля 1941 года. Судя по этой сводке, на тридцатый день войны на всем Западном фронте у нас осталось (очевидно, с учетом поступивших за эти дни пополнений) всего семьдесят восемь истребителей. Причем из них только пятнадцать были современными, двенадцать МиГов и три ЛаГа. А все остальные были устарелые И-16, И-153 и И-15. Последних, самых беззащитных, оставалось после месяца войны всего два.

Вот и все, что у нас было в наличии на Западном фронте, и в этом и состояло главное объяснение многих тогдашних трагедий, в том числе той бобруйской трагедии в воздухе, о которой мне до сих пор трудно вспоминать.

Человеку, думающему об истоках этой трагедии, прежде всего, конечно, приходит в голову обратиться к первому утру войны, когда, по первым неполным данным, только на одном Западном фронте и только на земле было уничтожено пятьсот двадцать восемь наших самолетов, в том числе почти все современные истребители, которые в связи с переоборудованием ряда аэродромов были нелепо скучены на нескольких площадках, расположенных впритык к границе и досконально разведанных немцами.

В «Журнале боевых действий войск Западного фронта» стоят комментирующие этот факт строки:

«Командующий ВВС Западного фронта генерал-майор авиации Копец, главный виновник гибели самолетов, по-видимому, желая избежать кары, получив еще неполные данные о потерях, в тот же вечер 22 июня застрелился. Остальные виновники получили по заслугам позднее».

То, что один из блестящих летчиков-истребителей, герой испанской войны Копец, к двадцати девяти годам, за три года из капитанов ставший командующим авиацией крупнейшего округа, мог застрелиться, наверное, не столько из боязни кары, сколько под гнетом легшей на его плечи ужасной ответственности, — психологически вполне понятно.

То, что люди, на которых и в самом деле лежала часть ответственности за происшедшее, были признаны Сталиным главными, если не единственными, виновниками и очень скоро понесли кару и в своем большинстве погибли — тоже не тайна. Число этих людей, признанных основными виновниками всего случившегося с нашей авиацией, достаточно велико. За последствия того страшного удара, который нанесли по нашей авиации немцы, ответил жизнью целый ряд авиационных генералов, из которых многие еще совсем недавно были всего-навсего капитанами и лейтенантами, командирами эскадрилий или просто летчиками.

Но, видимо, все же, по справедливости, начало всей этой трагедии с нашей авиацией следует отнести не к 22 июня 1941 года, а на несколько лет раньше, и главного виновника надо искать не среди этих капитанов и лейтенантов, в слишком короткий срок сделавшихся генералами.

Есть и вторая причина случившегося — общее резкое отставание находившейся у нас на вооружении авиационной техники от немецкой. Его еще не существовало в конце 1936 года. Но накануне войны и уже за полтора-два года до нее это отставание стало настолько явным, что в нормальной обстановке, лишенной атмосферы шапкозакидательства, на такой факт было бы абсолютно невозможно закрывать глаза или преуменьшать его значение.

15 «Кажется, его фамилия была Ищенко»

Старшего лейтенанта, штурмана, который запомнился мне под фамилией Ищенко, я встретил уже после войны в поезде где-то между Читой и Владивостоком. Меня направили в капитулировавшую Японию корреспондентом «Красной звезды» при штабе генерала Макартура. В коридоре вагона я встретился и разминулся с авиационным полковником. Пройдя мимо меня, он вдруг повернулся и снова подошел ко мне с совершенно неожиданным вопросом: не встречались ли мы с ним под Бобруйском. Из дальнейшего разговора выяснилось, что это тот самый бывший старший лейтенант.

Со времени этой второй мимолетной встречи тоже минуло двадцать лет. Сейчас, роясь в архивах, я нашел отрывочные сведения о личном составе того 3-го тяжелого авиационного полка, трагическую гибель кораблей которого я, очевидно, видел под Бобруйском. В документах было упоминание о подполковнике Ищенко. Но вряд ли я даже в драматической обстановке 30 июня 1941 года мог спутать подполковника со старшим лейтенантом — три кубика на петлицах с тремя шпалами…