Сто суток войны

Кто-то из ехавших объяснил капитану, что это хорошие женщины, подруги в полном смысле этого слова, и что совершенно напрасно он не захотел взять их. Но капитан был неумолим.

Наконец наш тральщик стал выходить из Севастопольской бухты.⁷² Перед нами открыли боновую сеть, потом закрыли за нами, открыли вторую боновую сеть, снова закрыли, и мы вышли в открытое море. За нами следовал еще один транспорт, нас сопровождали три морских охотника. Однако после двух часов хода два охотника отстали, и с нами остался только один, шнырявший в море, то обгоняя нас, то возвращаясь назад ко второму транспорту, то снова выскакивая вперед.

Мы дошли до Тендеровой косы и стали поворачивать от нее в открытое море к Одессе. Теперь, когда мы оказались вне зоны действия наших, стоявших на крымских аэродромах истребителей, на тральщике одна за другой начали объявляться боевые тревоги. Сначала появился один немецкий разведчик. Он долго крутился над нами. Долго и высоко. Так как он не пытался снижаться, а из тех пушек, которые были установлены на тральщике, стрельба по самолету на такой высоте была нереальным делом, мы не стреляли. Потом пришла тройка самолетов. Самолеты долго крутились над нами, не сбрасывая бомб. По ним стреляли из пушек мы, стрелял шедший сзади транспорт, стрелял охотник, стремившийся во время их заходов выйти навстречу им и бивший по ним из своей сорокапятимиллиметровой пушечонки, стоявшей у него на носу.

Целый час прокрутившись над нами, самолеты снизились и начали бомбить. Первая серия бомб упала довольно далеко от нас. Сама бомбежка поначалу не показалась мне страшной. Я больше боялся результатов того ожесточенного ружейно-пулеметного огня, который со всех сторон открыли ехавшие с нами работники одесского НКВД. Не знаю, то ли этих ребят крепко накачали за то, что они удрали из Одессы, и они возвращались после этой накачки в воинственном настроении, то ли кто-то из них подвыпил перед дорогой, но они лупили из винтовок и пулеметов так, что по пароходу было опасно передвигаться. Бомбардировщики сделали второй заход и на этот раз положили бомбы между нами и шедшим за нами транспортом — ближе к нему, чем к нам, потом развернулись и улетели.

На душе стало легче. Кроме нас, грешных, тральщик вез полный трюм снарядов и взрывчатки, часть этого груза, не поместившаяся в трюме, была наверху, на палубе под брезентом.

Шедший за нами транспорт повернул и на всех парах, сильно дымя, пошел в другую сторону от нас, к берегу. Бомбы упали сравнительно далеко от него, и не думаю, чтобы он мог быть поврежден. До сих пор не знаю, что было причиной такой перемены курса. Скорее всего, у него было другое задание, чем у нас, и он шел не на Одессу.

Охотник отстал, потом снова нагнал нас. Мы продолжали двигаться к Одессе. Вскоре в небе появилось еще два самолета незнакомого мне вида — должно быть, итальянские. Они тоже около часа крутились над нами, но бомб не сбрасывали. Еще через час пришла тройка бомбардировщиков и начала бомбить с большой высоты. Бомбы ложились далеко от нас. И мы и охотник били из пушек по самолетам. Потом один из самолетов спикировал ниже других, охотник выскочил ему наперерез на встречном курсе и, видимо, попал в него из пушки. Самолет начал быстро вкось спускаться куда-то за горизонт. За ним тянулась струя дыма, и он исчез из вида.

У нас на тральщике было обычное в таких случаях ликование. Появились неизвестно откуда взятые подробности, вроде того, что «он ему аккурат врезал посредине крыла — левого, нет, правого». Остальные два бомбардировщика, сбросив еще несколько бомб, ушли.

Поглядев на часы, я сообразил, что вся эта история в общей сложности продолжалась больше пяти часов.

Уже в полутьме в море курсом с запада на восток показалось пять низких белых бурунов. Стало ясно, что это торпедные катера. Но чьи? Скорей всего наши, но на тральщике, на всякий случай, объявили боевую тревогу. Катера проскочили мимо нас. Очевидно, это были наши катера, возвращавшиеся на свою базу.

Наступила темная ночь. Начало покачивать. По палубе проходил капитан. Я сказал ему, что нам везет — ночь очень темная.

— Темная? — переспросил он. — А вы пойдите на корму, посмотрите назад.

Я пошел на корму и увидел, что там за винтом на абсолютно черной воде лежит длинная белая фосфоресцирующая полоса. Хорошо заметная с воздуха. В небе что-то гудело, потом перестало. Потом опять загудело. Потом высоко наперерез нам прошел самолет с одним зажженным бортовым огнем.

Я пристроился на койке в каюте второго помощника, а Яша устало присел на диванчике. Мы оба одинаково тревожились, как сойдет этот переход до Одессы, но тревожились по-разному. Яша даже не мог себе представить, как это сейчас можно заснуть, а я, наоборот, хотел во что бы то ни стало заснуть. Как и в других случаях, когда я чего-нибудь трусил, мне хотелось, если удастся, переспать опасность.

Я уснул и вдруг услышал, как Яша трясет меня за плечо.

— Что?

— Сейчас по борту прошла торпеда.

— Уже прошла?

— Да.