Сто тысяч Королевств

Не дожидаясь озвученного приказа, слуга оставил меня одну. После хлопка закрывающейся двери наступила тишина. Пятна солнечного света расцвечивали пол. Тяжёлые шторы даже не шолохнулись, когда я вошла. Люди Т'иврела блюли здесь чистоту — в воздухе не танцевало ни единой пылинки. Затаи я сейчас дыхание, и комната представилась бы портретом искусной работы, а не живой реальностью.

Я шагнула вперёд. Приёмная, значит. Бюро, диван, столик (чайный или рабочий). Пара личных штрихов тут и там — картины на стенах, фигурки на полочках. Красивый резной алтарь в сенмитском стиле. Всё очень… изящно.

И ничего из этого не ощущалось матушкиным.

Я прошла дальше. Слева — ванная комната. Купальня больше моей, но матушна всегда любила плескаться в воде. Я вспомнила, как мы сидели в пузырящейся пене; хихикая, она ерошила волосы на макушке и строила глупые рожицы…

Нет. Только не раскисать.

Ничего стоящего. Скорее, попросту — бесполезное.

Спальня. Огромная овальная кровать в два раза больше моей, глубокая, пышная, белая. Усеянная подушками. Комоды, туалетный столик, камин с каминной полкой — декоративные, ибо огонь в Небесах был ни к чему. Другой столик. Здесь тоже были разбросаны кой-какие личные намёки: аккуратно расставленные флаконы и бутылочки, любимые — впереди. Несколько огромных растений в горшках, всё ещё зелёных, даже спустя столько лет. Портреты на стенах.

На них я и задержала глаза. Чтобы лучше разглядеть, пришлось подойти аж к камину: на самом большом — заключённая в рамку красивая блондинка. Амнийка по виду. Богато одетая, с прямой осанкой — последнее говорило о воспитании куда более утончённом, чем моё собственное. Но многажды интереснее было выражение её лица. Бледная улыбка на едва изогнутых губах; взгляд вроде бы в упор на зрителя, но какой-то рассеянный, туманный, словно не от мира сего. Мечтательный? или со скрытой тревогой? Подметить такое мог лишь бесспорный мастер.

Ошеломляло и другое. Поразительное сходство дамы на портрете с матушкой. Видимо, то была моя бабка, трагически погибшая жена Декарты. Неудивительно, что она выглядела обеспокоенной, заключая брак. С этой-то семьёй.

Я развернулась, дабы обозреть комнату целиком.

— Как вам жилось здесь, матушка? — прошептала вслух. Звук голоса почти не нарушал тишины. Здесь, в закрытой ото всех комнате, где, казалось, само время застыло, я была всего лишь сторонним наблюдателем. — Были ли вы той, кого я помню, или… Арамери?

Ничто тут не поведает о её смерти. Но вполне — об ином. Том, что я обязана знать.

Я начала обыскивать комнаты. Поиски двигались медленно — я не могла позволить себе разворошить здесь всё. Мало того, что подобным поступком я оскорбила бы долгий труд прислуги, — это было бы и неуважением к матушке. Я знала это. Ей всегда нравилась аккуратность.

Солнце почти зашло, когда я наконец обнаружила небольшой ларец, спрятанный за передней стенкой шкафчика в спальне. Чистая случайность. Не устань я, не облокотись о край дверцы, не почувстуй скрытого шва — ничего бы не вышло. Тайник? Под крышкой обнаружились кипы сложенных бумаг и свитков. Я было потянулась вытащить ларец, как заметила на одном из свитков отцовский почерк.

Руки дрожали, пока я осторожно доставала ящичек. На его месте остался квадратик чистого пространства среди толстого слоя пыли; по-видимому, изнутри шкаф никто не чистил. А возможно, слуги, как и я поначалу, так и не дознались, как тот открывается. Сдув пыль с верхнего слоя бумаг, я взяла первый сложенный лист.

Любовное письмо. От отца к матушке.

Я вытащила их все, рассмотрев и разложив в порядке дат. Одни любовные послания, от него к ней, и изредка — всего пара штук — от ней к нему. Год (или около того) жизни моих родителей.

Сглотнув тяжесть в горле и укрепив сердце, я начала читать.

Часом спустя я прервалась, легла на кровать и задремала, оплакивая себя.

Очнулась я в полной темноте.

***

И я не испытывала боле страха. Дурной знак.

***

— Вы не должны блуждать по дворцу в одиночку, — сказал Ньяхдох.

Я привстала. Он сидел рядом со мной на кровати, глядя в окно. Высоко стоявшая луна ярко светила сквозь смазанное пятно облаков; должно быть, я забылась сном около часа. Потерев лицо, я сказала, смело и ничто же сумняшеся:

— А я было уже потешила себя мыслью, что мы достигли взаимопонимания, лорд Ньяхдох.

Наградой стала улыбка, хотя оборачиваться он не спешил.

— Уважение. Да. Но в Небесах вас подстерегают напасти поболее меня.

— Кто не рискует — не пьёт вина. А мне есть ради чего рисковать. — Я кинула взгляд на постель. Там лежал целый ворох бумаг наряду с другими мелочами, извлечёнными из ларца. Саше из засушенных цветов. Локон прямых чёрных волос, должно быть, моего отца. Завиток бумаги с несколькими перечёркнутыми строчками стихов. Рука матушкина. Крошечный серебряный кулон необычной формы на тонком кожаном шнурке. Сокровища влюблённой женщины. Я подобрала подвеску, снова попытавшись определить, что бы она значила. По виду — плоский шероховатый комочек, продолговатый, с заострёнными краями. Странно знакомый.

— Костянка, — сказал Ньяхдох, искоса глядя на меня.