Сто тысяч Королевств

Падший одарил меня тяжким вздохом. Чёрнозвёздной капелью, поразительно яркой, ибо россыпь мельчайших искр переливалась, и множилась, и срасталась человеческим очертанием. На мгновение передо мной застыл бог… нет, иллюзия, фантазма, негодующая и гневная. Я внушила ему жизнь, и оно предстало человеком: дневное подобие Ньяхдоха. Он огляделся, потом уставился на сияющую сущность, столь долго бывшую другой его половиной. Ни разу за века эти двое не встречались лицом к лицу, но глаза Нахьи расширилсь в осознании:

— Боги мои, — выдохнул он, трепеща от страха и благовения, чересчур напуганый, чтобы дойти до всей иронии клятвы.

— Йин…

Я обернулась, находя подле себя Сиеха, в привычном детском обличьи. Туго натянутый, ровно струна, он стоял, и зелёные глаза пытливо обыскивали моё лицо.

— Йин?

Я было потянулась за ним, но засомневалась. Он не был моим, против собственнических ощущений, мечущихся под кожей.

Он и сам тронулся также нерешительно, касаясь моих рук и лица в удивлении.

— Ты взаправду… не она?

— Нет. Просто Йин. — Я опустила руки, позволяя ему самому выбирать. Я уважу его решение, отвергни он меня сейчас. Но… — Этого ли ты хотел?

— Хотел? — Взгляд глаз угождал сердцам и более холодным, иначе моё. Он обнял меня, и я притянула его ближе, сжимая крепко. — Ах, Йин, какая же ты ещё смертная, — прошептал он, прижавшись к груди. Но я чувствовла его дрожь.

Поверх головы Сиеха я видела других моих детей. Пасынков, пожалуй; да, то было верно и осмотрительно — думать так о них. Закхарн склонила передо мной голову; солдат, отдающий дань почтения, признавая нового командира. Повиновение, — не вполне то, чего я хотела бы, но пока что сойдёт и так.

Кирью, однакож, другое дело.

Нежно выпутавшись из оъятий Сиеха, я шагнула навстречу ей. Мудрейшая тотчас стекла на одно колено, сгибая покорно голову.

— Я не собираюсь молить твоего прощения, уповая на великодушие, — проговорила она. Но голос предательски соскользнул страхом; боле не звуча привычно сильным, чистым тоном. — Я делала, что считала… что чувствовала правильным.

— Ну, разумеется, так и есть, — сказала я. — Воистину мудрый поступок с твоей стороны. — Как и с Сиехом, я протянула руку, гладя богиню по волосам. Длинные и серебристые, в этом её обличье, завитки вились, подобно нитям металла, скрученным в пряди. Прекрасные. Невозможные. Невозможно прекрасные.

Я позволила им медленно стечь сквозь пальцы, падая низ, — и Кирью рухнула об пол, мёртвая.

— Йин. — Сиех. Ошеломлённый и оглушённый. Мгновение я игнорировала голос, глядя вверх, — и случайно смыкаясь глазами с Закхарн. Воительница вновь почтительно склониля голову, и я знала, отчего заработала меру уважения.

— Дарр, — сказала я.

— Я улажу все дела, — ответила Закхарн, исчезая.

Удивительно, сколь велико оказалось чувство облегчения, нахлынувшее в виски. В конце концов, быть может, человечность отстала от меня не так уж далеко.

А после я поочерёдно обвела взглядом всех оставшихся в зале. Ветвь прорастала сквозь всю комнату, но я дотронулась до неё, и та протянулась иной стороной, на отдалении.

— Теперь ты, — сказала я Скаймине, и та, побелев, отступила назад.

— Нет, — отрывисто выплюнул Ньяхдох. Развернувшись к Скаймине, он улыбнулся; мрак, ширясь, заструился по комнате. — Это — моё.

— Нет, — прошептала та, ступая ещё на один шаг назад. Будь у неё шанс сбежать… но, нет, очередная ветвь скрывала отход к лестничному маршу, — впрочем, я была уверена: она попытается, пускай и без толку. Бегство бессмысленно. — Просто убей меня.

— Больше никаких приказов, — сказал Ньяхдох. Он приподнял ладонь, сжимая пальцы, словно прихватывая невидимую привязь, и Скаймину с воплем рвануло вперёд, швыряя на колени у ног Владыки Ночи. Согнутые пальцы бессильно зацарапали воздух, хватаясь за горло, ища хоть какой-то путь к свободе, но увы. Ньяхдох наклонился, приподнимая её за подбородок кончиками пальцев, и в поцелуе, наложенном на губы Скацмины, была какая-то не менее пугающая нежность. Как и в словах. — Я убью тебя, Скаймина, уж будь уверена, дорогая. Просто, ещё не время.

В моём сердце не было места для жалости. Тоже, так сказать, пережитки человечности.

Что оставалось лишь Декарте.

Он сидел на полу, куда его и отбросило воплощением моего древа. Подойдя ближе к нему, я разглядела сгустки пульсируюшей боли в сломанном бедре — и зыбкий трепет в слабо бьющемся сердце. Слишком много потрясений для одного смертного. Ему выпала не самая лучшая ночка. Но, как ни странно, он улыбался, когда я присела подле.

— Богиня, — проговорил он, издавая следом лающий смешок, — без капли горечи, что самое удивительное. — Ах, Киннет никогда не терпела полумер, не так ли?

Наперекор себе, я переняла улыбку.

— Нет, никогда, разумеется. Не в её духе.

— Вот, как, стало быть. — Выставив подбородок, он глянул, властно и надменно, отдавая должное; жест сработал бы лучше, не задыхайся старик от перебоев в сердце. — Что насчёт нас, богиня Йин? Твоей человеческой родни?

Я обняла руками колени, балансируя на кончиках пальцев ног. Я как-то подзабыла сотворить обувь.