Сто тысяч миль (СИ)

— Кларк, — мягко произнёс Беллами. — Ты ничего не могла сделать.

— Неправда. Я могла прикрыть ему спину.

— А могла погибнуть, как и он. Это война. Здесь так бывает.

— Ага, — бросила я, отворачиваясь. Ком горечи подкатил к горлу. — Я всё это и без тебя знаю. Только легче мне не становится.

— Мы сегодня тоже многих потеряли. Их всех кто-то ждал. Если закопаться в этих мыслях, то можно сойти с ума. Так что не надо. Лучше поговори со своими. Они поддержат тебя.

Я замотала головой, закусила губу, ведь к горлу подкатили печаль, злость, бессильный гнев.

— Я не пережила и сотой доли того ада, который пережили они. Идти к ним плакаться о человеке, который у них на глазах убил нашего Канцлера и был в фаворе у чокнутой Хеды, пока они… Их… С его молчаливого согласия… Чёрт. Это всё будет несколько лицемерно, не находишь?

— Он что?..

— Джаспер мне всё рассказал. Его тайну. Не хочу это обсуждать.

— Мне жаль, Кларк. Мы все по нему скорбим.

Скорбят? Они? Он? С чего бы?

— А ведь не реши вы нас тогда украсть по-тихому, всё могло бы быть иначе, — вместе со всхлипом из меня вырвалась отчаянная мысль, застывшая внутри с самого первого дня. — Мы бы не шли в тот день через лес. Уэллса бы не унесла река. Он не попал бы к Лексе! Ничего из этого бы никогда не случилось! Этого всего бы не было!

— Кларк…

— Я знаю, что ты никогда не жаловал Уэллса. Не обязательно делать вид, что его смерть тебя опечалила. Не надо.

Беллами нахмурился, а потом покачал головой не то разочарованно, не то неверяще. Я замерла, поняв, что явно перегнула палку, но забирать слова обратно было уже поздно. Если бы он сейчас ушёл, хлопнув дверью, без единого слова — я бы его поняла. Потому что я идиотка. Вот почему.

— Мне жаль, что я не могу ничего изменить. Я бы сделал это, если бы мог, — его слова будто повисли в воздухе, придавив своей тяжестью. Кажется, он даже не разозлился, хотя явно должен был. Почему он не злился? — Если я не спешил с ним дружить, это не значит, что я всерьёз желал ему смерти. И тем более не желал тебе пережить всё это. Но если тебе легче так думать, то пожалуйста. Думай.

— Я так не думаю. Честно, — тихо ответила я, едва сдерживая подступающие слёзы. — Вот почему я не хотела ни с кем говорить. Я не в себе. Несу бред. А ты явно не заслуживаешь его выслушивать.

— Посидеть с тобой ещё немного?

Остатки гнева испарились, и я обессиленно опустилась на постель. Стало почти физически больно от его молчаливого сочувствия, которое почему-то совсем не казалось жалостью. Кем нужно быть, чтобы с таким искренним пониманием утешать меня после всего, что он видел и слышал? Я не понимала. Но больше отказываться не собиралась.

— Да. Если хочешь. Тут как раз есть место.

Когда Беллами сел рядом, я положила голову ему на плечо и зажмурилась. Не знаю зачем. Наверное, хотела раствориться в умиротворяющем спокойствии и чувстве защищённости, которые испытывала только рядом с ним. Мысли всё ещё беспокойно роились в голове, но когда он молча перебирал мои волосы, внутри разливалось необъяснимое тепло. Когда он прижал меня ближе, укутал в объятиях, заметив, как я беззвучно плачу, боль немного отступила. Но не исчезла полностью. Она бы не исчезла полностью никогда.

Мы выиграли только битву. Не войну. И впервые мне так до боли отчаянно захотелось, чтобы всё было совсем не так. Чтобы нам не нужно было больше воевать — с собой, с устоями, со всем миром, друг с другом. Чтобы больше не нужно было ничего терять.

Но всё было так. И эта горечь пропитала меня насквозь.

В этот раз мы плыли немного дольше. Эвелин не намеревалась возвращать корабль своему Клану и пришвартовать его решила совсем в другом месте. На рассвете мы свернули в небольшой приток главной реки и поднимались по нему к горному озеру примерно в сутках пути от города Лесных. Узкое и неглубокое течение местами с трудом вмещало такое массивное судно, но для Водного Клана, казалось, нет ничего невозможного. Такой маршрут сократил сухопутную дорогу на несколько дней, поэтому на следующий день я старалась осмотреть сразу всех, пока гребцы сражались с течением.

Харпер и Джексон вызвались мне помогать. Мы не меньше получаса спорили о неизвестном антигене, который биохимический анализатор выявлял у всех, чья кровь изменила цвет. Таких оказалось больше, чем я ожидала. В основном те, кто попался в лапы Лексы при первой атаке на лагерь. Это в очередной раз укрепило мою гипотезу об инкубационном периоде заразы: время первого контакта с носителями имело значение. Первыми были мы с Уэллсом — у нас была фора в пару-тройку недель. За то время, что мы собирались на помощь, все захваченные «Вторым Рассветом» уже успели или выработать чёрную кровь, или погибнуть от чрезмерной иммунной реакции. По крайней мере, это была очередная гипотеза, которая сходилась и с описаниями землян, и со словами наших, вынужденных наблюдать плавное угасание пятерых товарищей без очевидных внешних причин. Предположение подкреплял и тот факт, что кровь Рэйвен, Монти и вообще всех, кто пытался дойти со мной до бункера, до сих пор оставалась типично красной.