Сто тысяч миль (СИ)

Лекса меняется в лице, и потому мне уже интересно узнать, кто же этот «он». Мне везёт, потому что Хеда велит мне сопровождать её. Руки её сжимаются в кулаки, когда она видит, что «он» занял её почётный огромный трон в главном зале. Крепкий мужчина сидит на нём, будто это он здесь хозяин. Сначала я думаю, что Лекса прикажет убить его на месте, но она уважительно склоняет голову и бросает сухое:

— Роан. Зачем ты приехал?

— Хеда, — из его уст титул звучит как-то снисходительно и саркастично. — А ты не рада меня видеть?

— Чего ты в этот раз хочешь? У меня работы по горло.

— А я, по-твоему, здесь отдыхаю? — он хмурится, и я впервые вижу, как Хеда делает опасливый шаг назад. — Заткнись и прояви хоть каплю уважения к тому, кто обеспечивает всю твою игру в бога. Съезд Коалиции совсем скоро, так что дай мне хоть что-нибудь толковое. Сейчас же!

— Я подарила тебе весь западный берег. Они мои! Что тебе ещё нужно?

— Я уже вечность жду результатов с Лесным и Морским Кланами.

— Нужно время.

— Сколько?

— Не знаю.

— Плохо! Потому что я тоже не знаю, сколько ещё смогу терпеть твои «не знаю». Хочешь проверить?

— Да они всё равно не выстоят против всех остальных! Ты что, боишься сделать последний шаг? Боишься всего двух…

— Не учи меня воевать! — угрожающе прерывает её Роан. — Не лезь туда, на что не хватает мозгов. Делай, что велят, и заткнись! Или я найду кого-то другого, кто не будет задавать так много вопросов. Поняла?

— Поняла, — сквозь зубы цедит Хеда.

По плохо сдерживаемой ярости в её голосе я понимаю, что эти угрозы своему покровителю Лекса просто так не забудет. Что бы это ни значило.

***

Из череды пустых и бессмысленных дней меня вырывает сообщение о новых пленниках. Хеда хочет показать им меня как свой трофей, торжество лжи над истиной, и если бы за мной не следили в её присутствии так пристально, я бы уже давно без колебаний перерезал ей глотку. Но мне не позволено иметь оружие. Мне не позволено хотеть чего-то. Мне не позволено думать.

Я вижу её. Она стоит на коленях перед троном Хеды вместе с остальными. Радость и отчаяние сплетаются внутри так, что я почти не дышу. Не думаю. Не существую. Кларк жива. Но она здесь. И в тот момент я уже не знаю, кому из нас двоих повезло меньше.

Ведь я лучше многих знаю, что именно всё это для неё значит.

От шока и непонимания в её взгляде мне почти физически больно. Она смотрит так, будто хочет, чтобы я умер. Чтобы заткнулся, захлебнулся, задохнулся, как самый мерзкий предатель. Я знаю, что говорю ужасные вещи, но так надо. Так надо, потому что потом я сам опускаюсь на колени перед Лексой и прошу её о единственной милости за всю мою преданность. Она соглашается, потому что я снова был убедителен. Я хорошо справляюсь. Я — молодец. Хороший, чёрт подери, мальчик.

И вместе с её появлением во мне появляется то, чего я больше никогда не ждал. Надежда.

***

Мы в безопасности, и я должен быть рад. Должен, но потом я вижу, как он на неё смотрит. И — что ещё хуже — вижу, как она смотрит на него. Так, как никогда не смотрит на меня. Все мечты кричат, рушась. Внезапная обида выворачивает наизнанку. Нечестно. Несправедливо. Это должен быть я.

Я должен быть рад, что мы плывём в логово «Второго Рассвета» в составе маленькой армии, но едва сдерживаю гнев и отчаяние. Мы всех спасём. Но когда она узнает от них правду, то для меня правда всё будет кончено. Навсегда. Навечно. Кларк поймёт, как поняла Джона. Простит, как простила «Ковчегу» наш смертный приговор. Но не посмотрит по-прежнему. Того, что она видела, и без того уже слишком много.

Я надеялся, что смогу заставить её увидеть меня. Заметить меня. Принять меня. Надеялся, что успею. Я, как всегда, ошибся.

В туманную ночь я понимаю, что тянуть уже некуда. Последний шанс всё рассказать. Раскаяться. Признаться. Потому что если она узнает всё не от меня, то точно никогда не простит. Решение даётся трудно. Тяжело. Больно. И долго. Я всё же иду на палубу с отчаянной надеждой найти её раньше, чем с этим справится гадкий землянин. Страх и предвкушение сжимают сердце так, словно оно сейчас разорвётся, когда я слышу голос. Её.

— …Мы же понимаем всё по-разному. Хотим разного. Я не готова к привычному для вас, вы — к привычному для меня. Это абсолютно понятно. Так и должно быть! Так в чём тогда смысл? Что вообще хорошего может из этого выйти? Всё это неправильно. Так неправильно… — разбираю я, наконец, слова. Они звучат с сожалением. Почти с безысходной обречённостью. Будто она изо всех сил хочет, чтобы было иначе. Я не понимаю: о чём она?

Мне стоит уйти, но я остаюсь. Трусливо прячусь в тумане, желая узнать то, что она никогда мне не расскажет. И, конечно, он уже там. Разумеется! Гадкий землянин стоит рядом с ней. Они меня не видят, затаившегося в тумане, в тени, залитые светом бортовых фонарей. Но я — вижу.

А потом едва не бросаюсь вперёд, когда он смеет коснуться её щеки. Но тут же будто примерзаю к шершавым доскам, когда она тут же делает шаг вперёд, дотрагивается пальцами до его ладони. Обнимает. Сама. Боги… Боги!