Сто тысяч миль (СИ)

— Спасибо, — я возвращаю ей бурдюк и прокашливаюсь. — Я Уэллс.

— А меня казнят через два дня, — равнодушно отвечает она и возвращается в свой угол, снова гипнотизируя меня своими огромными глазами. Так вот что это в них? Обречённость? — А ты разве не смертник?

— Меня привели к какому-то Хеде, что бы это ни значило. Это местный правитель?

— Можно и так сказать, — хмыкает она со странным выражением лица.

— А ты… Что ты сделала?

— Скорее надо сказать о том, чего не сделала — оказалась не способна на чудо рождения, — зло выплёвывает незнакомка и отводит взгляд. — Так исторически сложилось, что теперь такие, как я, пустышки — это люди второго сорта. Всем заправляют те, кому повезло зачать и родить. Честь им и хвала! Отдых! Бесплатная еда! Почёт! А они и рады. Разбрасываются своим даром и тратят время на политические склоки вместо того, чтобы исполнять своё предназначение! Я верю, что однажды всё изменится, и они отдадут то, что должно.

От ярости в её голосе в мыслях тут же вспыхивает сцена у костра, когда толпа этих немытых дикарей мечтала заиметь от Кларк ребёнка и ещё и насладиться процессом. Да они тут все поехавшие. Чокнутые в фанатичном желании размножаться. Но если всё в самом деле так жутко, как она говорит…

О боги. Куда мы попали?

— Неужели причина казни только в твоей… неспособности? — недоумеваю я.

— Ты что, совсем ничего не знаешь? Откуда ты? Из Горы?

— Боюсь, если скажу, то ты всё равно не поверишь.

— Мне осталось жить двое суток. В самом деле думаешь, что я не захочу услышать пару интересных историй перед смертью?

Её голос теперь звучит так опустошённо и безнадёжно, что я вдруг начинаю говорить. Мне до безумия хочется отвлечь её от мыслей о неизбежной кончине — в них я чувствую отголоски своих собственных. И я рассказываю ей про то, как мир скоро изменится. Как в него вернутся технологии, которые способны решить очень многие проблемы. Говорю о станции. Говорю о том, что на что способны в том числе наши специалисты из медицинского отсека.

— Ты в самом деле можешь вернуть возможность иметь детей? — её глаза расширяются в изумлении. — Хеде это бы понравилось. Очень понравилось.

— Не совсем я. И не с полными гарантиями. Но чисто теоретически это возможно. Возможно, даже какие-то из препаратов, что мы взяли с собой, могут помочь.

Теперь я вижу в ней какой-то нездоровый азарт и не понимаю причину внезапного воодушевления. Не понимаю, что только что натворил. Не осознаю, что подписал всем смертный приговор.

Я ещё не знаю, что говорю с Хедой, которая так умело сыграла обречённую пленницу.

Ещё не знаю, что она та самая Лекса, которая разрушит всё, что мы пытались отстроить.

Потому я продолжаю говорить. Болтать, как последний грёбанный идиот.

***

Они сразу всё понимают.

Они понимают — и я осознаю это с потрясающей ясностью.

Они видят, как Хеда вызывает меня к себе. Знают, что я здесь оказался после пропажи из лагеря. Предполагают, что я виноват во всём этом, но не осмеливаются сказать ни слова. Желание вспороть себе горло в приступе дикого отчаяния и стыда становится почти нестерпимым.

Они не видели Кларк со дня нашего похищения, и я всё чаще думаю о том, что она не пережила тот сплав по реке. Сложно однозначно сказать, кому из нас больше повезло. Я безумно по ней скучаю, но даже рад, что ей не приходится проходить через то, что эти мрази творят с нашими девушками.

Чокнутые ублюдки.

В камере нас четверо, и я с тоской смотрю, как в углу друг с другом тихо переговариваются Финн и Джаспер. Они планируют побег, но боятся обсуждать его со мной. Они пытаются обсуждать взлом замка на двери нашей темницы едва слышно, но я всё равно разбираю почти каждое слово. Слишком тесно. Слишком мало места хоть для какой-то приватности. Наш четвёртый, Брэд, ковыряется в замке, опасливо поглядывая на меня.

— Я вас прикрою. Помогу. Отвлеку внимание. Просто скажите, что от меня требуется, — не выдерживаю я.

— От тебя? — зло спрашивает Финн, оборачиваясь ко мне. — Ты уже сделал всё, что смог. Так что сиди молча. Или я тебе вмажу.

— Приказ Канцлера? — саркастично уточняю я. — Или совет неудачника?

Финн тут же подскакивает на ноги, и только хорошая реакция Джаспера удерживает его на месте. Он перехватывает руку Коллинза и не даёт тому рвануть ко мне.

— Давай сосредоточимся на замке. Брэду явно не помешает помощь, — сквозь зубы цедит ему Джордан, кажется, единственный, кто не верит в то, что я лично вёл отряды головорезов Хеды по их души.

— Ты останешься гнить тут, даже если мы сможем сбежать. Я в этом удостоверюсь! — бросает мне Финн и отворачивается.

— Кажется, с самого начала я так и сказал, — отвечаю я и замираю, задумавшись.

Чья ненависть ко мне сильнее — их или моя собственная?

***

Мы стоим на коленях на центральной площади. Сзади стеной стоят братья в чёрных балахонах, спереди — в самом центре площади — в ряд восьмеро наших бунтовщиков, связанных по рукам и ногам. На Хеде сегодня чёрные доспехи и кровавый плащ — и это значит только одно.

Прольётся кровь.