Сто тысяч миль (СИ)

Всё рушилось даже быстрее, чем мы могли бы подумать. Если не пресечь нарушения сейчас, дальше всё станет только хуже. Намного хуже. Мы уже проходили это в космосе во времена кровавой Первой Революции. Две коробки ибупрофена превратятся в несколько десятков и сотен, и когда каждый возьмёт себе столько, сколько захочет, по итогу никому ничего не достанется. Как только несколько разных людей отдельно друг от друга решают навести порядок, случается только хаос. Давным-давно роль поддержания порядка монополизировало государство, на «Ковчеге» — Совет. Глава первая, пункт один-одиннадцать. Ни одна личность не может приравнивать свою значимость к значимости Совета, ставить свои решения выше его решений.

Только вот у нас не было настоящего Совета, и Канцлера тоже не было. Лагерь постепенно выходил из-под контроля. Группа Джона скручивала упирающихся нарушителей, в палатке-лазарете закончились места, и мы стали укладывать больных в корабле. Им становилось только хуже. Парацетамол почти не сбивал температуру, амоксициллин почти закончился, в расход пошёл более сложный эритромицин. Каждому я лично сделала инъекцию с тройной дозой иммуномодулятора, последний в упаковке вколола самой себе. Голова закружилась, и, снова приложив ладонь к щекам, я почувствовала жар. Прислонилась к стене и вытерла со лба пот. Странно, костюм не должен был допускать перегрева, предназначенный к перепадам температур.

В таком состоянии меня и нашёл Уэллс, схватил за руку и потащил за пределы лагеря.

— Тебе неплохо бы проветриться. Да и мне тоже.

Наверняка, это решение не блистало логикой, но в лагере беспрерывно душил страх, давила ответственность, а внутренности сжимал первобытный ужас, что мы все так и умрём от инфекций, даже употребляя стерильную еду и воду со станции. На моей ответственности было вылечить всех этих людей, а я только и могла, что смотреть в быстрый анализ крови и прописывать очередной антибиотик широкого спектра действия. Земные микроорганизмы триста лет выживали в агрессивной постъядерной среде, и, конечно, даже наш полный комплект космических прививок не мог обеспечить стопроцентную стойкость. Но такой разрушительной лавины не ожидал никто.

— Скоро станет некому работать. Некому строить, некому лечить, некому чинить «Исход». Что тогда мы будем делать, Уэллс? — тихо спросила я, когда мы отошли от лагеря на несколько ярдов.

— Ждать, когда всё наладится. Что ещё мы можем?

— Мы бы давно потеряли контроль, если бы не эта эпидемия, что накрыла лагерь. Они даже подсознательно ощущают свободу в этих просторах, — я махнула рукой в сторону бесконечных, уходящих в сумрачную даль стволов. — На «Ковчеге» нельзя было ничего скрыть. Здесь слишком много места, слишком мало людей, здесь можно.

— Нам стоит воспользоваться ситуацией и выбрать Канцлера. Сформировать Совет. Вот что нам делать. Это следовало сделать сразу же. «Здесь можно» только потому, что они почувствовали в нас слабость, раскол, отсутствие единства.

— Как мы выберем Канцлера, когда почти половина экспедиции не может встать с постели?

— В том-то и суть, — горячо ответил Уэллс, будто я задала самый очевидный из вопросов. — Они никогда не договорятся просто так. Мы тоже не договоримся. Даже ввосьмером. Думаешь, Мёрфи не мечтает стать главным? Коллинз? А Рейес? Она уверена, что лучше неё никто не справится. Неужели всерьёз думаешь, что они захотят признать Канцлером кого-то, кроме себя?

— А ты кого видишь главным? — не выдержала я.

— Кого-то из нас.

— Мы в тупике, — я на миг устало прикрыла глаза. — Даже ты ищешь способ обойти законы и правила, Уэллс, что тогда ждать от остальных?

— Я пытаюсь думать не по книжке, а так, как станут размышлять они. Здесь нет закона. Здесь мы — закон. Можно всё, как ты и сказала, глупо этим не пользоваться.

— Законы бы никогда не придумали, если бы они не приносили никакой пользы. Благодаря им мы выживали в консервной банке на орбите триста с лишним лет и умудрились сохранить цивилизацию вместо того, чтобы её угробить.

— Законы лишь помогают сделать верный выбор между краткосрочной выгодой и её отсутствием с помощью долговременного наказания. Но когда наказывать некому, в чём тогда выбор, Кларк?

— Общее или индивидуальное благо — вот твой выбор. Скажешь, все настолько идиоты, что не поймут: один здесь не выживет, не выживут двое и трое? Мы все хотим жить, но если каждому хотеть слишком сильно отдельно от других — не выживет никто.

Уэллс не ответил, но я тут же поняла его мысль и без слов. Желание выжить группой не мешает желанию урвать максимально большой кусок для себя. Мы молча брели по чаще, размышляя, что же нам делать. Я от усталости привалилась к шершавому стволу, а Уэллс взял меня за руку. Затем прошло меньше минуты, а всё стало катастрофой намного сильнее, чем было до этого.