Сто тысяч миль (СИ)

Началось, конечно, с приземления, которое повредило намного больше систем, чем нам в том призналось автоматическое оповещение в своём сжатом рапорте. И самым ужасным был даже не «Исход», оказавшийся билетом в один конец, неспособный выдержать дорогу обратно на «Ковчег». Из-за короткого замыкания в статоре сгорело реле регулятора напряжения, а вместе с ним запёкся и наш радиомодуль. И виной тому были мы с Рейес, в ускоренном режиме пытавшиеся остановить падающие на землю полторы тысячи тонн. Винить нас в этом никто не рискнул, но факт оставался фактом: мы оказались в полной изоляции на незнакомой планете, и всё, что у нас осталось — непригодный к полётам корабль. Было даже страшно представить, что в тот момент творилось на станции: «Исход» подавал признаки жизни, успешно снижаясь, а потом внезапно исчез где-то на полпути до Земли. Они даже не могли узнать, сели мы или сгорели в атмосфере.

Многие с трудом перенесли приземление. Перегрузка во время полёта, когда корабль швыряло, крутило и переворачивало, была отрицательной — около минус одного-двух ускорений свободного падения. В случае положительной мы бы вынесли все плюс десять, а здесь минус три-четыре «джи» уже были смертельными. Кровь из ног и туловища под действием ускорения приливала в голову, концентрируясь в сосудах головного мозга, а они лопались от давления, создавая множество микроинсультов. В момент удара о Землю перегрузка стала настолько чудовищной, что ещё сильнее усугубила состояние пострадавших. От неизбежной смерти их спасла только её кратковременность. Почти всех из нас тут же вывернуло наизнанку, стоило отстегнуть ремни и встать на ноги, перед глазами плыло, а белки глаз стали красными от лопнувших сосудов. На плечи надавила безжалостная земная гравитация. Последнее, что я тогда помнила — это как мы, обессиленные, на коленях ползли по проходу ко всем, кто лежал без сознания, и стаскивали их с кресел, чтобы оказать первую помощь.

Спустя пару часов мы собрались в капитанской рубке, рассевшись кто куда. Глаза у всех оставались жутковато-красными. Рэйвен и Джаспер прятали их в мониторах, вглядываясь в показатели датчиков, Джон привалился к пульту с мигающим кнопочками и рассматривал значок у себя на груди. Харпер сидела на полу рядом с Монти, которого мы едва вернули к жизни, Финн шатался, гуляя по рубке — привыкал к гравитации. Мы с Уэллсом вычеркнули из списка «Сотни» двоих и всё смотрели на их фамилии. Невысказанной повисла мысль: они первые, но не последние жертвы этой планеты.

— Итак, что мы имеем? — не вынес тишины Джаха.

— То, что «Исход» — тупая старая развалюха, — тут же откликнулась Рэйвен. — До починки теплозащиты, системы подачи давления, зажигания и трёх блоков двигателя на нём можно улететь разве что на тот свет. Срок ремонта — ближайшая вечность.

— А с радиомодулем что? — встрепенулась я. — Надо подать сигнал, что мы живы. Может, Советники поторопятся с ремонтом «Спутника» и спустятся к нам первыми?

Джон насмешливо фыркнул.

— Забудь ты уже про «Ковчег», Гриффин. Они ничем нам не помогут.

— Он прав, — мрачно согласился Финн. — Они нам могут только удачи пожелать, но толку?

— Они же думают, что мы погибли, — обескураженно пробормотала я, силясь представить, как больно сейчас маме. — Тем более модуль нужен нам как ретранслятор.

— Мы с Рейес попробуем взять запасной в грузовом отсеке и соорудить из него вышку, — ответил мне Джаспер. — Он слабее по мощности, потому сложно сказать, получится ли связаться с орбитой. А потом уже займёмся починкой старого.

Я вынуждена была согласиться, что план был неплох с учётом всего многообразия крайне срочных задач. Именно нам, офицерам экспедиции, предстояло первыми шагнуть вперёд, в большую, просторную неизвестность родной планеты. Мы должны были быть эталоном решительности и силы, мы должны были жертвовать своими интересами во благо интересов большинства, как это всегда делали Канцлер и Советники на «Ковчеге». Были ли мы готовы? Точно нет. Мы чуть не переругались за единственный ремонтный скафандр в аварийном отсеке, хотя в этом не было логики. Они создавались для условий без давления, температуры и гравитации. И они не спасут от катастрофической дозы радиации и скорее износятся от внешней кислотной и грубой среды. Но хотелось инстинктивно спрятаться, столько лет взрослея бок-о-бок с легендами о токсичной и смертельной Земле.

— Согласно анализаторам, воздух пригоден для дыхания. Двадцать два процента кислорода, — не отрываясь от мониторов говорил Джаспер.

— Уровень радиации составляет тридцать пять микрорентген в час, — вторила ему Рейес. — Не скажу, что прекрасно, но хотя бы не сто и не пятьдесят.

— Скорее всего в других регионах этот уровень может быть ещё меньше. Самая большая концентрация — в эпицентрах взрывов. Мы могли попасть в один из таких, — резонно заметил Мёрфи. — Можем собрать группу и исследовать территорию.

— Первоочередное дело — это безопасность, припасы и ремонт корабля, — напомнила я ему Протокол.