Сто тысяч раз прощай

Только маловероятно. Я до безумия любил Нив, а помимо всего прочего, мы с Фран в шестнадцать лет были совершенно другими, на нынешний взгляд – не от мира сего, как инопланетяне, и потом: первая любовь не бывает настоящей, она тревожна и лихорадочна, это, скорее, подростковая имитация любви. Она приходит лишь по твоему хотенью, и я, вызывая в памяти образ Фран Фишер, испытывал неловкость, смешанную с теплотой. И кое-что еще, почти не поддающееся описанию, но уж точно непохожее на великую разрушительную страсть, хотя этих чувств оказалось достаточно, чтобы вынудить меня переодеться, почистить зубы и выйти из дому в ненастное ноябрьское воскресенье.

Местом сбора выбрали верхний зал неприметного паба в Сток-Ньюингтоне, да и время назначили невинное: шесть часов вечера. Семейно-дружеский сбор, говорилось в приглашении. Мы с Хелен договорились встретиться в баре напротив, чтобы освежить в памяти события прошлого.

– А кто играл брата Лоренцо? – спросила Хелен. – Слезливый такой паренек.

– Имя – Кит, фамилию не знаю.

– А музыкантов как звали?

– Сэм и…

– Давай напрягись.

– Грейс!

– Чарли, как ты это помнишь?

– Ну как-то.

– А знаешь, кого сегодня точно не будет? – спросила Хелен. – Полли с Бернардом.

– Неужели они…

– Да. Оба.

– Когда?

– Бернарда не стало давным-давно, а Полли – в этом году.

– Откуда ты узнала?

– Из «Фейсбука».

– Боже мой… Полли и Бернард…

– Ничего удивительного: ей было под девяносто.

– Я понимаю. Но люди, так сказать, сохраняются в памяти. Я, например, с Бернардом двух слов не сказал, но Полли… она всегда ко мне хорошо относилась. Почти всегда. Я лишился девственности у нее в сторожке.

– Да. Я помню.

– Господи… Бедная Полли. Актриса никакая, но женщина чудесная.

– Хоть делай такую надпись у нее на могиле. Рядом с заявлением о твоей девственности.

– За бедняжку Полли. – (Мы подняли бокалы.) – Мне даже взгрустнулось.

– Можем остаться здесь.

– Нет, пойдем. В такую даль ехали.

Мы допили вино, перешли через дорогу и поднялись по узкой лестнице в вестибюль, оттуда с помпой вошли в зал – и никого не узнали. Там присутствовал весь актерский состав «Макбета», труппа «Как вам это понравится» и участники постановки «Сон в летнюю ночь» (два состава): гости смеялись, что-то рассказывали, но ни одного знакомого лица из «Ромео и Джульетты» мы не обнаружили.

– Ладно, тут нам делать нечего.

– Пять минут, – попросил я. – А потом уйдем.

Чтобы не выглядеть белыми воронами, мы подошли к доске объявлений и стали разглядывать подборку старых черно-белых фотографий.

– Не иначе как в наш год ни у кого не оказалось камеры.

– А ведь это Майлз, – сказал я и добавил: – А рядом, кажется, мой затылок.

– Самый ценный представитель нашего коллектива.

– Да! На мне держался весь ваш спектакль!

– Притом что ты постоянно отлынивал! – засмеялась Хелен, а я подумал: не в том ли опасность таких сборищ, что они показывают, насколько прочно засели у нас в памяти другие люди, тогда как мы сами не запомнились никому.

Правда, к Полли это не относилось. Второй щит был целиком посвящен ее портретам шестидесятых годов (короткая стрижка, глаза-угольки, наряды – сплошь Карнаби-стрит), а также ее снимкам в разных ролях, но с одинаковым выражением лица: неизменно распахнутые глаза и полуоткрытый рот. Через некоторое время к нам присоединился некто похожий на папашу Колина Смарта, но оказалось, это сам Колин Смарт. «Смотрите, как я вырос!» – сказал он, хотя не вырос ни на дюйм. Мы разговорились, начали припоминать какие-то фамилии, но мне стоило больших трудов не терять нить беседы и не вглядываться в толпу поверх его плеча. Надеялся ли я на более веселую тусовку, из тех, что длятся за полночь? Многие участники пришли с детьми, которые хватали с фуршетного стола чипсы, а у стойки я оказался рядом с Люси Тран; ныне врач-педиатр, она держалась оживленно и мило, сыпала шутками, но лишь до тех пор, пока речь не зашла о нашей школе. Поддерживаю ли я отношения с Ллойдом, Харпером и остальными?

– Нет, уже давно не поддерживаю. Такое бывает. Наши пути разошлись.

– Как хорошо! Отличная новость! Они меня замордовали, эти мальчишки. Гаденыши.

– Да, была в них гнильца.

– И в тебе тоже, Чарли. Таким мерзавцем, как они, ты не был, но ни разу их не осадил.

– Это верно. Я порой и сам об этом думаю. Приношу свои извинения.

– Ладно уж. Ты исправился.

– Правда? Господи, я уж всякую надежду потерял!

– Ты прочел мое послание?

– Какое послание?

– Я его написала на твоей школьной сорочке. В последний день занятий.

– Да, прочел. «Ты доводил меня до слез».

– Так оно и было.

– Я уже извинился. – (Мы помолчали.) – Короче…

– Видел ее?

– Кого?

– Ну, ты же не ради меня сюда приехал.

– Нет, но я так понял, что она уже не появится.

– А она, между прочим, здесь. Сидит где-то. Посмотри-ка вот туда.

Сквозь толпу я увидел ее на стуле у окна: положив одну руку на огромный живот, она делала внушение девчушке лет десяти – явно своей дочери. У меня на глазах она потянулась к девочке и заправила ей волосы за ушко.