Сто тысяч раз прощай

По ней я особенно скучал. Ее выдернули из семьи в ту пору, когда мы еще не успели толком сдружиться, и я не стал докучать ей рассказами о наших с отцом худших временах. По всей видимости, ей тоже приходилось несладко в чужом доме, но мы, оставаясь братом и сестрой, так и не стали родными. Дороги наши разошлись слишком рано, и каждое принятое моей сестрой решение только отдаляло ее от меня. Не исключаю, впрочем, что когда-нибудь наши пути сойдутся вновь.

Я набил руку в игре на бильярде и в дартс, раскусил хитрости игровых автоматов. Стал завсегдатаем «Удильщика», перезнакомился со всеми буфетчицами, которые некогда отказывались меня обслуживать, и даже удостоился личного табурета в дальнем конце барной стойки. Здесь я иногда снимал девушек, с которыми неплохо проводил время на заднем сиденье автомобиля, а с наступлением весны – и на ближайшем кладбище. Видимо, роман, закрутившийся на могильной плите, не имеет радужных перспектив, потому как вскоре одна или другая сторона переставала отвечать на звонки. Как-то раз мне на голову вылили пиво, прямо как в кино, и я подумал: «Ну и ну, неужели ты докатился до того, что позволяешь выливать себе на голову пиво? Что сказала бы на это Фран?»

В сочельник две тысячи второго года, заняв свое место у стойки бара, я стал втайне проклинать всяких случайных людишек, которые в рождественские дни устремляются в пабы. Прямо как «захожане», которые посещают храм раз в году, на всенощное бдение. Это же несерьезно. Вклинившаяся справа от меня женщина растопырила локти на стойке и теперь исподволь продвигала их вперед, громогласно окликая барменшу: «Мисс? Можно вас?»

Я узнал этот голос, который перекрывал даже оглушительные звуки закольцованного плейлиста рождественских хитов, и по какой-то необъяснимой причине поспешил отвернуться. Тут к ней присоединился ее спутник:

– Где моя выпивка?

– Да подожди ты, задолбал уже.

– Как думаешь, можно тут заказать водку-мартини?

– В «Удильщике»? Тут либо крепкое в рюмке, либо пиво в кружке.

Догадайся я вовремя крутануться влево, мог бы незаметно сползти с табурета и пересесть со своей пинтой куда-нибудь в другое место…

Слишком поздно.

– Кого. Я. Вижу.

– Привет, Хелен.

– Чарли! Чарли Льюис, давай к нам!

– Привет, Алекс! – пробормотал я ему в плечо, когда они сдергивали меня с табурета.

Мы пересели за столик. Несмотря на торжественные клятвы, принесенные нами на пляже в Брайтоне, за годы их учебы в колледже мы сильно отдалились. Конечно же, ребят было не узнать: Хелен сделала модную стрижку в стиле милитари и вставила в крыло носа маленький черный «гвоздик»; а поджарый, уверенный в себе Алекс, в приталенном черном пиджаке, еще вполне эффектный, смахивал на избалованного миллионера.

– «Тьерри Мюглер», между прочим.

– Из секонд-хенда.

– Полупердон твой из секонд-хенда. А у меня винтаж.

Не будь мы знакомы, мне стало бы не по себе. Зная их обоих, я и то смешался, однако настороженно порадовался этой встрече. Как и следовало ожидать, они перебрались в Лондон, Хелен окончила факультет социологии, Алекс доучивался последний год в театральной школе-студии; поселились они в Брикстоне, в огромном сквоте, облюбованном драматургами, художниками и музыкантами, а в родной город приехали исполнить родственный долг («Обменяемся подарками, завтра часиков до семи посидим – и обратно»). Когда настала моя очередь делиться новостями, я с долей черного юмора поведал о своей работе, но комедия получилась чернее запланированной. Они посмеялись, но встревожились. Наверно, в тот раз я порядком перебрал. Мой стакан, естественно, опустел первым. Я смешался с толпой у стойки и там, пока ждал своей очереди, понял, что Хелен и Алекс привела в этот паб не ностальгия, а заносчивость. «Удильщик» был для них объектом насмешек, и я, старый знакомый, видимо, тоже, а потому я завис у стойки бара, прослушал «Год назад под Рождество», и «Запах омелы, глинтвейна бокал», и «Веселого всем Рождества», но не спешил делать заказ и лишь изредка косился в сторону столика, где соприкасались головами мои друзья юности. Когда я наконец вернулся с пивом и стаканчиком кое-чего покрепче, Алекс отошел «позвонить», и мы с Хелен застыли в молчании.

– Что-то не так? – спросил я.

– Да нет, просто любуюсь местным пейзажем.

Она кивнула в направлении барной стойки, вдоль которой выстроились в ряд три мужские задницы; из джинсов вылезали прорезанные щелью ягодицы; их обладатели потупились и не вели никаких разговоров.

– Давай не будем никого осуждать, ладно? – Вот теперь у меня появился повод сказать это вслух. – Снобизм потрясающий.

– Это у меня снобизм?! У меня снобизма ни на грош…

– В разговоре сквозит, Хел.

– Нахватались, мол, там, в колледже, – и назад, умничать в глубинке…

– Ага, именно так.

– Только вот нету во мне снобизма! Мне вообще насрать, чем ты занимаешься… живи где хочешь, делай что хочешь. Но я-то вижу: тебе приложить себя некуда, такое бывает.

– Хелен…

– А вот это что? – Она постучала по моей рюмке.

– Это для повышения градуса.

– Для повышения градуса?

– А что такого?