Стоянка поезда всего минута

Юру эти разговоры невероятно утомляли – от чего уехали, к тому и приехали. Но Гуся смеялась:

– Ну что ты, зачем реагировать? Это же совсем другая история, здесь даже смешно!

Даже ворчливые, вечно всем недовольные старики не могли испортить Гусе праздник.

От назначенных процедур она отказалась сразу, проявив несвойственную ей твердость:

– Только массаж и душ Шарко, и даже не уговаривайте! Я, доктор, приехала на море, и у меня ничего не болит! В общем, от своего общества я вас, простите, избавляю! Ну все, я пошла?

Усмехнувшись, доктор кивнул, подумав: «Какая славная женщина. Милая, непритязательная, с юмором. – И, вспомнив свою капризную и вечно больную жену, посетовал: – Бывает же! А вот муженек ее, кажется, большая зануда. Все пытается найти хвори и расстраивается, если их не находят!»

Заглядывая в блокнотик и что-то там черкая, Юрий исправно посещал процедуры – все, что были положены.

Гуся посмеивалась:

– Не теряй времени, наплюй! Ну побаливает спина – у тебя же сидячая работа! Лучше поплавать подольше, чем торчать в душном помещении.

Вечерами ходили в кино, гуляли по городку, ели мороженое и пили шампанское – не жизнь, а сплошной праздник!

И еще им снова друг с другом стало тепло и нежно, страстно и горячо, и Гуся нетерпеливо ждала каждой ночи – как раньше.

Она разглядывала себя в зеркало и удивлялась: свежая, загорелая гладкая кожа, пышные, чуть выгоревшие рыжеватые волосы – и это ей очень шло. Но главное – глаза! Глаза сияли, в них появилась загадочность, что ли. Но, обнаружив это, Гуся тут же смущалась, хотя видела, видела, что мужчины обращают на нее внимание, и это, признаться, было приятно.

А как ей шел открытый цветной сарафан! И розовые коралловые бусы, и обычные пластмассовые клипсы, крупные, розовые, под цвет бус.

По ночам, обнимая мужа, она шептала:

– Юрочка, миленький! Скажи мне, ты счастлив? – И, не дожидаясь ответа, жарко дыша ему в ухо, шептала: – Я очень! Очень, понимаешь? Даже не помню, когда мне было так хорошо!

Муж, широко зевая, соглашался:

– Хорошо. В отпуске всегда хорошо, Ира! Но все хорошее, как известно, быстро заканчивается. – И, громко зевнув, отворачивался к стене и моментально засыпал.

А Гусе хотелось еще поцелуев в плечо и в шею, и чтобы он, уткнувшись в ее влажные волосы, шептал ей нежности. Но муж крепко спал.

А ведь он прав, увы, прав, думала Гуся. Они вернутся в Москву, и все начнется по новой. И эта сказочная, невозможно счастливая жизнь скоро закончится.

До конца отпуска осталось всего пять дней. Всего пять! Как ничтожно мало! Как быстро, почти моментально все пролетело! И снова Москва, снова работа, полупустые, дурно пахнущие магазины. Как это все надоело! Чертова готовка, стирка и глажка – муж каждый день меняет рубашки.

И снова Юрина меланхолия – он, кажется, уже к ней готов, – снова и переживания и муки творчества, и ночные бдения, и его истерики. Но главное – Ксения. Ксения Андреевна, дорогая свекровь. Ах как стыдно, но видеть ее совсем не хочется – до слез, до тошноты…

Гуся пыталась найти утешение у мужа. Утыкалась в родное плечо и уговаривала себя: «И все равно я счастливая. Зачем о плохом, когда вокруг столько хорошего? И хватить нытья – у нас впереди целых пять дней. Целых пять! А это, знаете ли, не так уж и мало!»

Накануне отъезда побежали на рынок. Тратить драгоценное время было ужасно жаль, но что поделать. Как не привезти с юга вкусные фрукты и необыкновенно сладкие южные помидоры? Ящик винограда дамские пальчики для дорогой свекрови! Ведерко груш – матушка их обожает! Конечно же, помидоры! Выбирали розоватые, твердые, иначе не довезти. Персики для Гусиных родителей. В Москве таких не бывает. Четыре палки чурчхелы, две бутылочки домашнего соуса ткемали, зеленый и бордовый. Бутылка моментально бьющего в голову домашнего вина с непередаваемым ароматом и терпким вкусом. Круг настоящего домашнего сыра – хорошо бы доехал!

В поезде стало грустно. Очень скоро в окне исчезли радостные южные пейзажи: выжженные солнцем поля, огромные тяжелые склоненные головы подсолнухов, беленые домики с веселыми разноцветными заборами, бахчи, расстилающиеся на многие километры. Гуся смотрела и чуть не плакала – утром они проснутся, и все останется позади, и бахчи, и подсолнухи, и беленые хатки, и виноградники, еле удерживающие свои тяжелые сладкие плоды, и яркое, беспощадное южное солнце, и море… Море, где она так была счастлива.

И снова вокзал, и бесконечная, непрекращающаяся суета, и запахи, запахи, запахи… Теперь ей казалось, что пахнет здесь отвратительно – какая романтика, какое ожидание нового? Пахло застаревшим табаком, немытым телом, прогорклым маслом и скисшим мусором. Пахло тревогой и суетой.

«Я возвращаюсь домой, как на каторгу, как на Голгофу», – подумала она и чуть не заплакала. Муж раздраженно покрикивал на носильщика, ворчал и проклинал «южные дары»:

– Зачем я тебя послушал?

Гуся молчала. Это было несправедливо – она ничего не просила. Обидно. Но поссориться из-за таких мелочей, испортить все впечатления? Глупость.

В такси молчали.