Стоянка поезда всего минута

Услышав стук входной двери, Лелька подумала с облегчением: «Какое счастье, что она ушла! Иначе я бы не выдержала смотреть ей в глаза и видеть, как она мучается, как страдает. Как умирает от тоски и любви. Как все еще ждет его и надеется. Я бы не выдержала – это она, Юлька, сильная. А я так, бесхарактерная слабачка! Не выдержала бы и все рассказала. Ой, не дай бог! Как хорошо, что Юлька ушла!»

Мамы не было дома – уже хорошо. Войдя в квартиру и вдохнув родные запахи, Юля почувствовала, что ей стало полегче.

Как хорошо дома. Как-то спокойно. Правда еще предстоит объяснение с мамой. Ну ладно, и это переживем. Что разговор с мамой по сравнению с тем, что в ее жизни случилось.

Юля пошла к себе в комнату, разобрала и повесила в шкаф вещи, вернулась на кухню и открыла холодильник. Конечно, был полный обед: щи, макароны по-флотски, даже кисель – густой, темно-бордовый, наверняка из смородины. «Я хочу есть, – с удивлением подумала она. – Ничего себе, а? У меня случилось такое, а я хочу есть! Меня практически нет, а я глотаю слюну, глядя на миску с макаронами. Мне хочется свежих горячих щей со сметаной и густого, сладкого киселя. Я чудовище? Монстр без сердца, если думаю о еде?»

Она поставила на плиту кастрюльку со щами. По кухне поплыл аппетитный запах. Налила их до краев в любимую тарелку с зелеными горохами по ободку, плюхнула ложку сметаны и поднесла ложку ко рту. Осторожно попробовала губами. Проглотила. И через пару секунд ложку бросила.

Не могу. Противно. Тошнит. И дело тут не в щах – мама готовит прекрасно. Осторожно отпила киселя – то же самое. Не глоталось. Выплюнула в раковину – противно, а кисель она обожала.

Выходит, не монстр и не чудовище.

На ватных ногах добралась до постели и рухнула. Спать, спать. Спать. Такой день, такой вечер, такая ночь. Как она все это выдержала? Понятно, человек существо сильное, подчас сильнее зверя – выдерживает такое, о чем и подумать страшно. А лучше и не думать. Ах, если бы можно было не думать! Вычеркнуть, забыть, начать заново, словно той жизни не было вовсе. Но разве такое бывает?

Проснулась она к вечеру, когда за окном было темно. Спала – уже счастье!

За окном качала ветвями и шелестела листьями огромная липа, разросшаяся до четвертого этажа. Соседи постоянно спорили – спилить или оставить. Кого-то устраивала тень и шелест листвы, а кто-то боялся, что по дереву легко взберется воришка. Да и тень не всегда хорошо – в серой Москве мало солнца.

Но, пока шли споры, липа стояла. Юля ее обожала. Хотя в детстве боялась – просыпаясь по ночам от стука и царапания веток по оконному стеклу. Ей казалось, что злая волшебница Бастинда тянет к ней костлявые и жадные руки. Теперь, в жару, старая липа спасала.

Дверь открылась, и на пороге возникла мама. Стоя в дверном проеме, она изучающе разглядывала дочь.

– Ужинать будешь? Как я поняла, ты не обедала.

– Попробую, мам, – тихо ответила дочь, предвкушая непростой разговор.

На тарелке лежали сырники, политые сгущенкой.

Юля поняла, что аппетит не проснулся. Но не хотелось огорчать маму. Села за стол и, вяло ковыряя вилкой в тарелке, съела полсырника.

Мама ела молча, слушая последние новости – работал телевизор. Доев, встала и посмотрела на дочь.

– Не хочешь – не ешь.

Юля кивнула.

Пока мама мыла посуду, Юля прибавила громкость в телевизоре – повисшее молчание было тягостным, невозможным. Наконец мать все закончила и, вытерев руки, села напротив.

– Ну, как я понимаю, ты домой навсегда?

Юля кивнула.

– Понятно. Ну и хорошо, дочка!

Было видно, что она подбирает слова.

– Мам, – ответила дочь, – не волнуйся. Да, я вернулась. Так вышло. Мы разошлись. Я…

Мать нахмурилась и перебила:

– Беременна?

Юля отчаянно замотала головой.

– Да нет, что ты! С чего ты взяла?

Видела, что мать даже не старается скрыть облегчения.

– Послушай, дочка. Я… понимаю… Что-то случилось. В душу не лезу. Но хотя бы что-то я знать должна? Если тебе тяжело – не говори.

– Мама, – закричала Юля, – мне очень тяжело, понимаешь? Очень тяжело и очень плохо! Он меня бросил! Нашел другую и бросил! Накануне свадьбы! И это еще унизительнее! Мне плохо и страшно, мне больно и… Но я, мам, подыхать не собираюсь, поверь!

– Еще бы! Из-за такого дерьма, как твой Петя, и подыхать?

Юля молчала, уставившись в темное окно.