Стоянка поезда всего минута

Странно, тот, первый день Юля помнила по минутам, как ни старалась впоследствии вычеркнуть его из памяти. Этот день словно с силой, с усердием, с рвением шлепнутая на сердце печать – не вырезать и не стереть. Навсегда. А вот последующие дни и месяцы помнила плохо. Все было как во сне, как в тумане. Ей казалось, что она бултыхается в грязном пруду или в каком-то мутном аквариуме. Бьется, ударяется о стекло, кричит, а выбраться не получается.

По рассказам мамы, слегла она на следующий день после возвращения от Лельки.

Лежала, уткнувшись носом в стену. Молчала. На все отвечала «да» или «нет», от еды отказывалась, правда, много пила – это спасало от обезвоживания. То день напролет молчала, то принималась рыдать. Так громко, что мать пугалась.

Не мылась, не причесывалась, не чистила зубы.

Вызвали участкового врача из поликлиники. Тот прислал коллегу-невропатолога, Илью Андреевича, пожилого и с виду очень нездорового мужчину с грустными и умными глазами. Осмотрев Юлю и задав ей пару вопросов, он попросил маму выйти с ним на кухню. Долго раздумывал, глядя в окно, листал какую-то книгу, попросил чаю.

– Это пройдет, – наконец сказал он. – Расстройство нервов, как говорили до революции, нервические припадки. Этим страдали тогда частенько. У современных женщин такой возможности нет – ни долго страдать, ни, увы, лечиться на водах. И все же – отдых, прогулки, перемена пейзажа. Вы можете куда-то уехать?

Елена Васильевна растерялась, не знала, что ответить.

– Ну подумайте, – продолжил Илья Андреевич. – Лучше уехать недельки через три, когда она немного окрепнет. Сейчас у нее нет сил вообще, астения на фоне меланхолии, назовем это так. В общем, сон, сон, прогулки и калорийное питание: свежевыжатые соки: яблочный, сливовый, гранатовый. Сейчас появились гранаты! Правда, на рынке и дорогущие. Можно и свекольный, и морковный – даже отлично! Уж если от еды откажется, то сок выпьет. Словом, режим и положительные эмоции. А когда у нее появятся силы, театры, киношки, покупки – это здорово помогает! И поверьте, все будет отлично! – Он ободряюще улыбнулся. – Вы же сами сказали, любовная драма! А как же без драм в эти годы? – У двери, прощаясь, пообещал посетить их спустя неделю и, страшно смущаясь, добавил: – Милая мамочка, вы, главное, не доставайте ее.

Он славным был, этот Илья Андреевич, Юля запомнила его на всю жизнь: добрейшее, нездоровое и одутловатое лицо, большие умные грустные глаза и потную лысину со смешным курчавым пушком, оставшимся от бурной, видимо, шевелюры.

Пролежала она тогда два месяца, понемногу ела – не то чтобы хотелось, просто жалела маму. Бродила по квартире и очень уставала. Иногда сидела на балконе. Жара, к счастью, закончилась, и наступил сентябрь – теплый, с редкими и короткими дождями, пожелтевшими деревьями и пожухлой травой.

Лельке она не звонила – не было сил. Ей звонила мама. Лелька сонно бурчала, что все хорошо, все по плану и, что самое странное, не задавала вопросов о Юле. «А, болеет… Ну пусть выздоравливает», – вот и все, на что сподобилась лучшая подруга.

Мама выдала все, что думает по этому поводу. Юля вяло отмахнулась.

– Ну и хорошо. Думаешь, мне очень хочется, чтобы все знали, что я тут валяюсь как тряпка?

«Ну хорошо и хорошо, – решила мать. – Да и, в конце концов, какая разница, что сказала эта чокнутая Лелька? Мне никогда не нравилась их дружба. Юлька девица нормальная, с юмором и с характером. А эта? Чудна́я до некуда. Но Юлька, добрая душа, ее жалела. А что жалеть это чучело? Деньги, огромная квартира, пайки – все у нее есть. Кроме красоты и мозгов. К тому же ленивая, нытик и зануда. В общем, та еще фифа. А эта беременность? От какого-то алкаша, от идиота, по словам самой же Юльки! Ох девки, девки! Ну что же вы делаете с собственной жизнью?»

Юлю понемногу отпускало. Вернее, накатывало волнами – то отпустит, то снова накроет. Причем накрывало так, что она, закрывая рот руками, начинала выть. Боялась одного – что услышат соседи.

Счастье, что с самого утра мама уходила на работу. Услышав стук входной двери, Юля еще долго лежала в кровати, жалея и лелея себя. Потом вставала, шла в ванную и, умывшись, долго рассматривала себя в зеркале. Бледная, зачуханная, несчастная, с черными подглазьями, с серыми губами. С тусклыми, безжизненными волосами – смотреть противно. Вяло выпивала чай и подолгу стояла у окна. На улице было противно. Кончился теплый разноцветный сентябрь, уступив место дождливому, холодному и ветреному октябрю. Устав стоять, она шла к себе и часами в ночнушке сидела на кровати, перебирая события. Скрупулезно и педантично выстраивая их по дням и часам.