Стоять в огне

– Мария… Пришла! – радостно прошептал Крамарчук, забыв, что прежде всего должен разочаровать медсестру, сообщив ей, что он не лейтенант Громов. Ему приятно было ощущать на своем лбу ее теплую, чуть влажноватую ладонь. И хотелось снова и снова слышать это, пусть чужое, но так нежно произнесенное имя.

– Как же ты так?.. Откуда ты?!

Николай хотел ответить ей, объяснить ее ошибку, но, увидев сзади, почти за спиной Марии, старуху хозяйку, осекся. Кристич тоже оглянулась, прошептала: «Извините», – но Ульяна продолжала стоять с большим ножом-секачом в руке, с которым, видно, собиралась выйти на кухню, да почему-то не уходила.

– Крамарчук я, Мария… – прошептал Николай, когда хозяйка наконец ушла, растворилась в сумраке коридора. – Сержант Крамарчук. Тот самый, из дота, ни любви ему, ни передышки…

– Да? – как-то совсем неудивленно переспросила Мария. В длинном мешковатом ватнике, по-деревенски повязанная платком, она сейчас мало чем напоминала ту бойкую степенную красавицу медсестру, которую Николай ожидал увидеть здесь после двух лет неизвестности. – Значит, это ты, сержант, – облегченно присела она на корточки. – Боже мой!.. Ты-то откуда? Я уж думала: больше никого… Последняя из всего гарнизона.

– Не причитай, доктор Мария, не причитай, – ворчливо прошептал он. – Ну что ты? Держись. Все-таки нас еще двое. Отвернись, я поднимусь. Не ожидал так рано.

– Двое? А… лейтенант? – несмело, настороженно спросила Мария, отворачиваясь.

– Самому хотелось бы знать, что с ним, Мария. Бой был. У лагеря. Сатанинский бой. Мы с Мазовецким – помнишь, тот поляк, что спасал тебя?

– «За Елисейскими полями, мадам»… – пыталась улыбнуться Мария, но так и не смогла.

– …Так вот, я, он и еще несколько ребят были на задании. А вернулись, – вокруг трупы, разрушенные землянки… К счастью, наткнулись на одного нашего раненого… Да что пересказывать?!

– Ну а лейтенант… Громов? О нем этот раненый что сказал?

– Откуда ему знать, что с лейтенантом? – вдруг раздраженно спросил Крамарчук. – Он в дозоре был. Получил свою пулю и лежал. О ком ни спроси – «все погибли, все погибли!..» Будто он сам, лично хоронил их.

– Но отряд ваш?.. Он что, действительно погиб?

– Отряд? Отряд, конечно, погиб. Что тут скажешь? Но кто сказал, что и Беркута тоже нет? Кто его хоронил? Где могила?

– Ох, Андрей, Андрей!.. – прошептала Мария, тяжело вздохнув. – Что ж ты так?..

– Ну, что случилось?! – довольно резко спросил Крамарчук, снова увидев в комнате старуху хозяйку.

– Уходить тебе надо. И тебе, и ей. Через окно. Быстро – через окно. И к лесу…

– Что?! – подхватился Крамарчук, представая перед женщинами в нижнем белье. – Немцы?! Что ж ты тогда, мать Ульяна, мнешься?!

– Потому что сама и выдала вас, – непокаянно объяснила старуха. – Того же хлопца, который тебя, девка, позвал – к полицаям послала.

– Ты?! К полицаям?! – ужаснулся Крамарчук, хватаясь за гимнастерку и ремень с двумя парабеллумами.

Но Мария уже все поняла. Бросилась к окну, оттянула верхние и нижние шпингалеты, расстегнула его настежь…

– Сам идти сможешь? – спросила она, уже стоя одной ногой на подоконнике.

– Смогу. Ты же меня, мать Ульяна, христопродавка, лечила!.. – возмущался Николай, поспешно одеваясь. – Сволочь же ты!!

– А ночью хотела зарубить, – холодно прервала его старуха. – Да удержал Господь Бог от греха. – Она стояла посреди комнаты, ничуть не пугаясь ярости партизана, ни на шаг не собираясь отступать. – Может, они и догонят вас. Но пусть не в моей хате… Пусть в лесу. Или в поле.

– Но почему ты так, почему?! – рассвирепел Крамарчук.

– Вы-то, иродово семя, моих в тридцать седьмом, небось, не жалели. И мужа, и сына – обоих! А я, вот, и после этого не озверела… Да ты убей, убей, если уж настолько лют на старуху. Вы до войны вон сколько люду настреляли, большевики-чекисты проклятые! Теперь вам – что кровь, что вода…

– Да кто же их расстреливал – я, что ли?! Или, может, она, медсестра?! Что ж ты, христопродавка?.. – все еще изливал душу Крамарчук, отлично понимая, что все его доводы уже не имеют смысла. – Мария, вот тебе пистолет! К оврагу, в лес!.. – крикнул он, выбираясь через окно вслед за медсестрой. – К оврагу – и в лес! Я прикрою. Давно мы с ними, голубками, не виделись. Ну где там они?! Помолись и ты за меня, старуха. Не ты первая предаешь… А я – вот он! На всякого Иуду – по Крамарчуку.

Он так и отходил к лесу, не поворачиваясь спиной к дому, где его предали, зажав в одной руке парабеллум, а в другой – шмайсер.

– Беги, Крамарчук, беги! Они уже у дома! – негромко крикнула Мария, скрываясь за кустарником предлесья.

– И я – вот он. И утро нежаркое. В самый раз. И для боя, и для смерти.

«А ведь когда я спросил старуху о лесе, который виднелся из окна комнаты, – вдруг вспомнил Николай, – она ответила, что это лишь маленький, гектаров на двадцать лесочек, к которому со всех сторон подступают поля». Поэтому, увидев, что вслед за приближающимися к лесу шестью полицаями из села выезжают три мотоцикла с немцами, понял: пробиваться через него – только время терять. В поле их все равно настигнут.