Стоило ли родиться, или Не лезь на сосну с голой задницей

Я вспомнила, что мы с мамой рассматривали как-то фотографии в старом альбоме. (Я любила разглядывать фотографии: вместе с Марией Федоровной — ее альбомы и с мамой — наши семейные. Альбомы были красивые на старинный лад, обтянутые сафьяном или с тисненым переплетом, с золотым обрезом толстых страниц, с золотыми на вид застежками, и старинные фотографии были тоже на толстой бумаге, с фамилией и адресом фотографа.) Мы с мамой рассматривали альбом, и вдруг попалась фотография: мама, совсем молодая, без очков, и молодой человек, который касается ее головы своей слегка наклоненной головой. Я спросила маму: «Кто это?» — и мама, быстро и негромко, она всегда так говорила, когда ей приходилось говорить то, что ей не хотелось говорить при мне, сказала: «Это кузен Макс». Когда я нашла письма и в них подпись «Макс», я поняла, что это то же самое лицо. Я спросила у дяди Ма про Макса. Дядя Ма рассказал, что Макс был женихом мамы, но бросил ее ради другой. Ответ опечалил меня, он не соответствовал моему романтизму. Но все равно я иначе воспринимаю эти письма, чем если бы они были написаны моей подруге или незнакомой женщине. Как будто какая-то часть меня уже была тогда в маме и вместе с ней испытывала счастье и несчастье.

Теперь все это мне представляется несколько иначе.

Мама сохранила не только письма Макса и засохшие цветочки, в письмах были две ее фотографии, очевидно, возвращенные при разрыве. Были ли возвращены ее письма и что с ними стало? Мы все — бабушка, мама и я — сохраняли то, что было свидетельством наших привязанностей. Могла ли мама уничтожить свои письма? Неужели они пропали по моей вине?

Первая открытка от Макса послана из Ковно в июне 1914 года. Маме двадцать лет, отношения завязались раньше. Может быть, он в самом деле кузен и они давно знакомы? Видно, что между ними произошла какая-то ссора. Макс просит прислать ему «лучшую фотографию». Очевидно, это один из снимков, которые он вернул маме. На карточке, бывшей у Макса, мама сидит, на ней темное платье. Ее прекрасные, черные, вьющиеся волосы распущены, и она окружена ими, как святая Инесса у Мурильо. Мама очень красива. На обратной стороне она написала: «Славному Максу на память от Розы. 1914 год. Мне хотелось бы, чтобы эта карточка не вызывала в Тебе дурного чувства, каковы бы ни были наши отношения; пусть с ней будут связаны только воспоминания о тех светлых часах, которые мы провели вместе».

Война, Макса призывают в армию, он оказывается в Петрограде, в артиллерийском училище, и мама едет к нему. Как не понять маму: Макса, может быть, ждет смерть. Он пишет, уже из действующей армии: «…будь благословенна, целую руки твои».

Макс пишет часто, раз в два-три дня, и слов любви, которыми я упивалась, будучи сама еще совсем молодой, в его письмах много, но теперь я вижу, что даже если эти слова искренни, они поверхностны. И на фотографии с мамой Макс мне запомнился красивым: молодой человек, сентиментальный и чувственный, с довольно маленькими глазами и толстоватыми губами, но есть в нем что-то крепкое, если не жестковатое. А у мамы вид не очень довольный, никак не счастливый. По-видимому, не было у Макса той душевной тонкости, которая умеет переложить боль на юмор (только в одном письме он комически изображает ревность: «…Умррррри, неверная, крррррови жажду!!!!!! Вудик, ты зачем три раза подчеркнула, что некоторая личность за тобой не ухаживает, о Вуд, кто ж себя так выдает»). Да и испытывал ли он боль? Он, мне кажется, хорошо защищен — ничто его, по-видимому, не ранило, а ведь должно было, как же иначе?

Слова любви и посылаемые поцелуи есть во всех почти письмах, говорится и о том, что прошлое никогда не забудется, и о будущей встрече, но нигде — о будущей жизни вместе. Второй снимок, который Макс вернул маме, — любительский, у стены госпиталя: «…какое родное лицо Твое, и жест Твой: правая рука в кармане и правое плечо приподнято» (я вспоминаю, был ли такой жест у мамы, да, был — в красном халате, там были карманы). Карточка наклеена на белый картон и обведена чернилами, — видно, Макс обвел.

Во всех письмах он рассыпает слова ободрения, спрашивает про подготовку к кандидатскому экзамену, поздравляет с принятием статьи, вот в таком роде: «Пусть это будет первой вехой на славном и долгом пути и пусть этот путь даст удовлетворение и счастье полной жизни», «…будь сильной и бодрой, сжигай за собой все оставленное, иди без колебаний и раздумий по раз избранному пути». Эти банальности перемежаются уверениями: «…в душе не пройдет теплое чувство любви к тебе», «…так хочется влить сил в тебя <…> и с новыми силами в жизнь, в дорогу, к цели».

Что мама думала в свои двадцать два года, получая эти письма, — ловила, искала выражения любви? «…Не надо, чтоб было больно оттого, что не пишу…» «Отдаюсь воспоминаниям, прикрыл глаза. Будь благословенна…»