Мама записала, как я лепетала, какие звуки произнесла первыми, какие слова, и как все больше слов я говорила, и как начала произносить фразы, и какие. В один год и три-четыре месяца я говорила бойко, хотя и малопонятно для постороннего. Не только фонетика, но и лексика (богатая!) была мамой записана, и хотя мама записывала это как лингвист, я и мои с мамой отношения так хорошо видны, что не нужны никакие воспоминания и дневники (я уже тогда говорила «тама», то есть «сама»).
Когда я нахожу или пересматриваю то, что осталось и что подкрепляет то, что я помню, вокруг меня образуется, восстанавливается не повторившаяся никогда больше атмосфера любви.
Сейчас невозможно представить себе, сколько и как мама работала.
Она увлекалась наукой — тогда такие люди не были еще исключением. У нее был талант, то есть врожденная необходимость использовать, совершенствуя их, свои способности.
В те годы не хватало специалистов, и им приходилось работать на нескольких работах.
Мама была также материально вынуждена работать в нескольких местах, чтобы нас кормить. В справке с ее основной работы, которую я отнесла в школу во 2-м классе, говорилось о зарплате в 210 рублей. Потом пошли тревожившие маму разговоры, а то и распоряжения о запрещении совместительства. За два года до смерти мама стала получать на основной работе 600 рублей, а в год смерти 1200 рублей — это были персональные профессорские ставки (может быть, на работе знали, что она обречена).
Мария Федоровна очень часто говорила новым знакомым и повторяла старым: «Ее (то есть моя) мать знает шестнадцать языков». Я гордилась мамой, но в то же время мне, не знаю почему, было не очень приятно слышать, как Мария Федоровна это говорила, может быть, мне казалось, что она слишком грубо касается тонких и сложных вещей. Мама была неотделима для меня от своей учености, хотя вовсе не ученость, а то, что она была моей мамой, было для меня самым главным. Но без ухода, погружения в науку мама не была бы такой особенной, какой она была для меня. Из-за ее научных занятий я проводила с мамой намного меньше времени, чем это обычно бывает. Для меня это было естественно. Но как она могла бы найти свободное время? Вот что она писала в Наркомпрос (Народный комиссариат просвещения) 29 июня 1935 года:
«В ответ на Ваш № 310 от 27.VI. с.г. довожу до Вашего сведения, что в настоящее время я состою:
1. Действительным членом и профессором Института национальностей при ЦИК СССР.
2. Профессором Московского историко-философского института.
3. Профессором Ленинградского института истории, философии и лингвистики.
4. Профессором Ленинградского института народов Севера.
5. Редактором отдела языкознания Большой советской энциклопедии.
6. Редактором отдела языкознания Литературной энциклопедии.
7. Редактором отдела языкознания методологического отдела Соцэкгиза.
8. Редактором отдела языкознания методических сборников Наркомпроса «Русский язык и литература в средней школе».
9. Членом Ученого комитета литературы и языка при управлении научными учреждениями Наркомпроса.
10. Редактором серии «Средневековая литература» издательства «Academia».
Кроме этого, я в настоящий момент связана авторскими договорами с Учпедгизом по составлению учебника по общему языкознанию для пединститутов и с рядом других издательств.
Ввиду вышеизложенного я не могу принять Ваше лестное для меня предложение занять кафедру общего языкознания МОПИНЯ».
Список печатных работ мамы занимает больше десяти страниц.
А вот еще документ:
«Краткое жизнеописание