Стоило ли родиться, или Не лезь на сосну с голой задницей

На монинской ветке находились дачи знаменитых летчиков. Летчики очень восхвалялись в те времена и в то лето стали предметом и моего восхищения. Ведь я не представляла свою будущую жизнь без необыкновенных подвигов. Притом я все-таки знала свои слабости, физические и моральные, надеялась ли я, что они исчезнут сами собой? Нет, но само противоречие между моей жизнью и мечтой должно было как-то уменьшиться, ослабеть и испариться. У меня была какая-то книжка, детские журналы, я пыталась заинтересоваться устройством самолетов, как когда-то на Пионерской числом цилиндров у автомобилей. Я склеила из бумаги модель самолета, жалкую, как все изделия, выходившие из моих рук, она не могла пролететь и полметра. Я не могла взять в толк, что техника — не мое дело, мне хотелось знать и уметь все. Некоторые летчики занимали меня постоянно. Я их разделила на овец и козлищ. Два летчика воплощали это деление, Чкалов, чьи толстые, как будто жирные, плотоядные губы были, в моем представлении, признаком его развращенности и жестокости, и Громов, чье «бронзовое» лицо мне казалось воплощением благородного героизма[147].

Но авиация и авиаторы не достигали все-таки дна моей души. Странно ли это: смерть мамы отбросила меня назад, в детство. Как будто я хотела уцепиться за прошлое, в котором было счастье, и знала, что мне нечего ждать от будущего. Моей библией того лета были «Маленькие дикари» давно и навсегда полюбившегося мне Э. Сетона-Томпсона[148]. Я упивалась этим чтением, хотя знала текст почти наизусть, и хотела следовать рекомендациям, малоприменимым к моей жизни. И так же, как плох был склеенный мной бумажный самолетик, плох был построенный мной вигвам — убогий, маленький шалаш. Он находился около сосны, я вырыла перед ним ямку и налила в нее воды: мне почему-то необходимо было поселить здесь зеленую водяную лягушку, хотя никаких указаний на этот счет в книге не давалось. Было теплое лето, я сидела у ручейка на дне оврага, в ручейке шла своя жизнь, а над ручейком и надо мной летали и замирали стрекозы. Мне удалось поймать всего двух или трех лягушек, охота была не такой уж легкой. Дело в том, что первая пойманная мной лягушка исчезла из прудика, хотя я устроила вокруг него частый забор из прутьев, воткнутых в землю, который лягушке было не перескочить. Исчезла и вторая лягушка. На сосне, около которой был шалашик, постоянно сидела ворона и каркала. Я не связывала исчезновение лягушек с присутствием вороны и только много лет спустя догадалась, что это ворона в мое отсутствие съедала беспомощную лягушку, которой негде было спрятаться. По незнанию я была жестока к этим лягушкам.

Юфейка не включилась в мои индейские переживания. Ее я видела несколько раз в Москве до нашего житья на их даче. Она выросла и говорила по-русски, как все вокруг, только, по-моему, немного иначе произносила «ж» и «ш». Вера Владимировна ее воспитывала не так, как воспитывали меня. Она отвела ее в Дом пионеров, где Юфей обучалась балету и художественному чтению. Она устроила ее сниматься в кино, Юфей снялась в двух фильмах, на съемки они ездили в Крым. Юфей была очень хорошая девочка и не хвасталась (как бы я «воображала» на ее месте!). Мария Федоровна была против такого воспитания, и мне в участи Юфей тоже не все нравилось. Вера Владимировна рассказывала, что хотела удочерить негритянку, но негритянки в детских домах не было, и она взяла китаянку. Юфейка была не толстая, но крепенькая, обтянутая очень гладкой, желтоватой кожей, глаза у нее были черные и блестели, и черные, совсем прямые волосы лоснились.

Как я уже сказала, Юфейка не сидела со мной у вигвама. Правда, и я там не сидела подолгу, мне там было скучно, читать про жизнь в лесу было интереснее. У Юфейки были другие дела. Она выступала на сцене с художественным чтением. Но это занятие не казалось мне завидным. И вообще-то я находила такое чтение неестественным, нарочитым, а на даче я слышала, как Вера Владимировна натаскивала Юфейку (в Доме пионеров Юфейка занималась с преподавательницей). Вера Владимировна заставляла Юфейку повторять какую-нибудь фразу или слово с интонацией ее, Веры Владимировны, кричала и изредка награждала шлепками. Вера Владимировна натаскивала Юфейку и вне связи с художественным чтением, когда давала ей какое-нибудь поручение. «Как ты скажешь?» — «Мама посылает вам корзиночку клубники». — «Не так!» — кричала Вера Владимировна и повторяла ту же фразу с более униженной интонацией, которая ей, видимо, казалась более изысканной. Юфейка повторяла покорно и старательно.