Стоим на страже

Отец вдруг засмеялся, всплеснул руками:

— Вот молодец! Вот обрадовал! Ну, спасибо тебе, сынок! Уж если отцу перед смертью не сказал — значит, никому не скажешь! Так и держи! Тайну, если б сказал, я вправду с собой унес бы. Но был бы не спокоен. Все же ты ее мне сказал! А теперь я глаза закрою с улыбкой. Очень ты меня, Алеша, обрадовал. Спасибо тебе!

Алексей был еще больше озадачен этим отцовским признанием и испытанием, смущенно улыбаясь, крутнул головой:

— Ну, папа, ты даешь! Разве можно такую проверку устраивать!

— Можно! Я же тебе говорил, мне на последнем рубеже все можно. К тому же я этот разговор завел не для себя. А опять же для тебя, для людей добра желаючи. Насторожить всех вас хочу. Ну, ладно, прости, коли обидел. Ты и вправду, сынок, поезжай. Нечего тебе тут крутиться. Мы с тобой хорошо попрощались — душа моя теперь спокойна. Дай обниму тебя напоследок.

Не зная еще, действительно ли он уедет или останется, Алексей склонился к отцу. Тот бережно обнял его, прижался колючей щекой к гладкой, пахнущей одеколоном щеке сына. Задержал его в своих руках минуту-другую. Алексей тоже обхватил плечи отца, почувствовал, какой он стал легкий, усохшийся, поразился, куда делась былая налитая сила в этом теле! От отца шел теплый, родной, только его, памятный Алексею с детства, запах табака, хоть, заболев, уже давно отец не курил. «Надо же, как просмолился!» — подумал Алексей. Потом они отпустили друг друга, и оба прятали глаза, пытаясь скрыть набежавшую на них влагу.

— Ну, а теперь иди. Не будем мучить друг друга, — глухо сказал отец, не переводя на сына взор. Алексей не уходил, стоял у кровати, не зная, как поступить.

— Иди, иди. Мы с тобой солдаты, нечего нам сырость разводить. Запомни меня живого. Не хочу, чтоб покойником видел. Уезжай сегодня же. И не забывай, о чем на прощание говорили.

Алексей сделал несколько шагов назад, не отворачиваясь от отца. Кузьма Петрович так и не посмотрел в его сторону. Только когда сын повернулся спиной и пошел к двери, отец вскинулся с подушки, жадным взором устремился за ним вслед. Но теперь уже сын не оглянулся, он аккуратно, без стука прикрыл за собой дверь.

«Может быть, он прав, — думал Алексей, — лучше, если так вот живым останется в памяти. Да и выхода другого нет: отпуск кончается. Дать телеграмму, просить, чтоб продлили? Но отец, дай бог ему здоровья, вроде бы еще некоторое время протянет. Надо ехать. В крайнем случае опять прилечу, когда это случится».

Майор съездил в аэропорт за билетом. Рейс был ночной. Алексей вернулся домой, посидел с матерью на кухне, тихо пошептался с ней до самого отъезда, но в комнату, где лежал отец, больше не заходил. Только когда взял чемоданчик, мать, беззвучно заплакав, тихо спросила:

— Так и уйдешь?

— Мы попрощались. Он все сказал. Просил больше не мучить его. Ты же знаешь, как он меня любит.

— Уж это я знаю, — прошептала мать.

Алексей подошел к двери, осторожно приоткрыл ее, заглянул в щель. Отец лежал с закрытыми глазами, небритый подбородок торчал вверх. «Уж не умер ли?» Майор испуганно прикрыл дверь. Испугался не смерти отца, а что не выполнил его наказ, увидел мертвым. Испугавшись, заторопился:

— Пойду я, мам, мне пора.

— Ну, поезжай, мы уж здесь как-нибудь сами.

Но Алексей не уходил, все стоял и думал: «Как же я уйду? Зачем тогда, спрашивается, приезжал?»

И в это время отец за дверью закашлялся скрипучим кашлем старого курильщика. Прерывая и сдерживая кашель, крикнул:

— Надя! Уехал, что ли, Алексей-то?

Мать вскинула глаза на сына, а он опустил веки, подсказывая ей ответ, и крадучись пошел к выходу.

— Уехал, уехал, — ответила мать и сама ступала на цыпочках вслед за Алешей, чтоб закрыть за ним дверь…

Когда майор возвратился в часть, домой, его ждала заплаканная жена. Подала телеграмму. На этот раз в ней было всего два слова: «Папа скончался».

— Ты успел? — спросила жена.

— Что успел? — Алексей думал, что она спрашивает, успел ли похоронить.

— Застал его живым?

— А, ты об этом… Повидались.

Он не сказал, что не дождался смерти отца. И рапорт еще об одном краткосрочном отпуске писать не стал. «Пусть думают, что я успел его схоронить».

Майор вздохнул тяжело и печально. Очень жаль было отца. Жене сказал:

— Ладно, Аня, потом поплачешь, помоги мне собраться… И вот что… Может быть, ты съездишь к маме? Побудь с ней, поддержи неделю-другую. А может, согласится, вези ее сюда. Пусть с нами поживет.

Жена уехала.

Перед заступлением на дежурство подразделения выстроились на плацу. Под звуки марша вынесли знамя. В наступившей тишине перед уходом под землю Алексей попытался уловить запахи и звуки, которые его обычно встречали на поверхности после дежурства. Но, как он ни старался, не ощущал ни аромата хвои, ни шелеста ветра. Не улавливал даже дыхания сотен людей рядом в строю. Все они стояли в полном молчании. А он сам, все его думы, внимание, чувства были направлены совсем на другое — что-то очень большое и величественное.