Стоим на страже

Майор щелкнул замками большого желтой кожи портфеля — это был предмет его тайной гордости, — рассеянным взглядом обвел кабинет: не забыто ли что — и принялся наводить порядок на столе. Небольшие белые руки его, ловко орудуя деревянной линейкой, как скребком, очистили зеленое сукно от набежавшего за день мусора и разложили на столе книги, тетради, письменный прибор в том холодном академическом порядке, который был так по душе майору; но держалась эта геометрическая строгость вещей лишь тогда, когда кабинет был на замке, а днем приходили люди, имеющие скверную привычку при разговоре хватать руками что попало, а на место не класть.

За окном прогудела машина, майор, надев фуражку, пошел из кабинета.

А навстречу ему по пустынному коридору штаба бежал высокий сержант.

— Товарищ майор, разрешите доложить?

— Что случилось?

— Курсант у меня сбежал. Курсант Никитин…

— Куда сбежал? Как?

— Просился сегодня в увольнение. Он здешний. Жена здесь живет и мать. Я его и так в этом месяце дважды пускал. Ну, объяснил ему, как положено, что часто не имею права пускать, и отправил на занятия. Минут через десять прихожу в класс — его нет. «Где?» — спрашиваю. «Не приходил», — говорят. Я в казарму — нет. Поднял взвод, обыскали всю часть — не нашли. Сбегал до автобусной остановки; людей послал по железной дороге, в лесу искали — нигде нет. И вот я к вам.

— У него дома все в порядке? Может, болен кто?

— Все в порядке, позавчера только жена приезжала.

— Да-а-а… — задумался майор. — Адрес его домашний есть?

— Так точно.

— Вызвать ко мне старшину. Роту с занятий сними. Искать. Руководить будешь ты. В части офицеров никого нет?

— На КПП сказали, что вы один остались.

— Да-а-а… Ну, иди.

— Есть!

Четко повернувшись, сержант побежал, гулко топая сапогами.

— Дудкин! — крикнул ему вдогонку майор. — Шоферу скажи, чтобы взял путевки, в Москву поедет.

— Хорошо, — кивнул на бегу сержант.

Майор задумчиво почесал свой породистый нос, невесть откуда взявшийся на круглом простом лице, сдвинул на затылок фуражку, громко сказал:

— Вакханалия! — Так, что дневальный по штабу, дремавший у телефона, вздрогнул, вытянулся в струнку, ожидая нахлобучки за какой-то замеченный майором непорядок.

— Вакханалия, — еще раз бормотнул Дроздов и, пройдя в кабинет, взялся за телефон. Он мучительно поморщился, снял трубку медленно и так же, словно нехотя, набрал номер.

— Аня! Это ты, Аня! — нарочито бодрым голосом начал он, но тотчас устыдился своей неискренности: «Кого обмануть хочу», — вздохнул он. — Понимаешь, Аня, опять не смогу я сегодня приехать. Никак нельзя уехать. Никого из офицеров нет, я один. Не беспокойся, Аня. А завтра уж я обязательно приеду, — заторопился он. — Пусть хоть пожар. И в институт не поеду, провались он совсем, — убеждал он ее.

Дроздов проговорил все это в трубку залпом, почти не останавливаясь, потому что им овладело всегдашнее чувство неловкости и вины перед женой и детьми, которым в жизни его как-то невольно доставалась вторая роль. Он спросил ее о здоровье, о домашних новостях и пожалел, что спросил, как всегда случалось с ним при этом, потому что в такие минуты он отчетливо понимал: в своей семье он — гость, коли нужно рассказывать ему о том, что Надюшке новое платье сшили, а Витя снова тройку принес за диктант — словом, те вещи, которые в своей семье и без рассказов известны.

— Кто там дома, Виктор? — поспешил сказать он, чтобы не слышать больше голоса жены, спокойного, ровного. — Позови-ка его. — И начал строго: — Ты что же там? А? Что это еще за мода тройки получать?

Сын начал длинно оправдываться, говорил, что не он виноват, это какое-то правило в учебнике путаное.

На мгновение забыв, что сын не вот здесь, рядом, а далеко, он хотел сказать: «Ну-ка неси учебник, разберемся…» — но вовремя спохватился, сконфузился и, скомкав конец разговора, положил трубку.

Во всех комендатурах, куда он звонил, ответили лаконично: «Нет, не задержан». И майор ту же самую фразу повторил старшине:

— Нет. Не задержан. Так что давай бери машину и поезжай к нему домой. Выясни все подробно. И меня держи в курсе дела. Звони. Людей с собой возьми два человека. Мало ли что…

— Не беспокойтесь, товарищ майор, все будет сделано, — козырнул старшина и вышел.

«Не беспокойтесь, — подумал майор. — Ишь, успокоил… Вакханалию развели в роте, а теперь не беспокойтесь. Ну, ничего, я до вас доберусь. Я сниму стружку и с Дудкина, и с тебя, и с командира роты. Люди у них уже начали убегать, а командиру и дела нет. Пять часов, а его уже и в части нет».

И размашисто написал на завтрашнем листке календаря: «На парт. б. о парт.-п. раб. 3 р. засл. к-ра», что означало: «На партийном бюро: о партийно-политической работе в 3-й роте, заслушать командира роты». И коли уж календарь под руку попался, Дроздов просмотрел заметки предыдущих дней: не осталось ли каких невыполненных дел, и, встретив запись: «Ляшко. Поговорить. Решить», подосадовал: «Как же это я забыл… Вчера бы еще надо…»

Когда Ляшко вошел в кабинет, майор поднялся ему навстречу и, не дав раскрыть рта, усадил, сказал в свое оправдание: