Стоим на страже

Геннадий Краснощеков недавно на лодке. Он закончил училище имени Александра Попова, что в Петродворце, под Ленинградом. Во всем подобранный, строгий. В нем еще сидит курсантский дух, курсантская выправка. Это забавляет старых подводников, давно отвыкших от той официальности, которая господствует в подобных школах. Нет пока в лейтенанте морской изюминки, то есть той легкой небрежинки, с которой приступают к любому, даже самому серьезному делу, нет в нем той независимости, которая отличает опытного корабельного офицера от всех прочих, нет чувства уверенности. Впрочем, все эти недостатки скоро проходят. По истечении некоторого времени старшему начальнику приходится то и дело одергивать молодого петушка за излишнюю самоуверенность, за непозволительную самостоятельность. Происходит, одним словом, дифферент в другую сторону, который тоже приходится выравнивать.

Рядом с лейтенантом — на вертящемся стульчике старшина первой статьи Чичкан. В наушниках он пригнулся к аппарату. Краснощеков то и дело оборачивался назад, вопросительно посматривал на стоящих за спиной командиров.

— Не вертись, ради бога! — заметил Алышев. — Делай свое дело.

Маленький смуглый Чичкан — молдаванин из Тирасполя — прогудел басом удивительно четкого тембра:

— Есть, слышу…

— Что передают? — подался вперед Алышев, опершись на узкое плечо старшины Чичкана.

— Цифры.

— Какие?

— 29… 15… 37…

Кедрачев-Митрофанов приказал Геннадию Краснощекову:

— Подключите динамик.

Тотчас каюта заполнилась мелодичным писком чередующихся коротких и длинных сигналов.

— Что это тебе даст? — Алышев посмотрел на командира корабля.

— Читаю свободно.

Подключили аппаратуру звукоподводной связи. Последовал металлический скрежет, затем вроде бы волна прошипела и улеглась, донесся четкий, спокойный звук обыкновенного человеческого голоса. Ко всему привыкшие подводники восприняли его как чудо.

— «Нерпа», я «Секач», я «Секач»… На связь. Прием!

— Отвечай, — Алышев нетерпеливо подтолкнул старшину. Чичкан начал в низком регистре:

— «Секач», я «Нерпа». На связи. Прием.

В наушниках послышалось:

— У аппарата старший «Секача». Прошу соединить меня с командиром.

Лейтенант Краснощеков подал Кедрачеву-Митрофанову массивную трубку.

— Слушаю вас!

— Здравствуйте! Передайте всем привет.

— Спасибо. Как наверху?

— Темно… И пуржит.

— Зато у нас благодать. — Командир прервался, помолчал какое-то время. Все почему-то стали прислушиваться к шуму вентиляторов, которого раньше никто не замечал.

— Не наведаетесь? — спросили сверху.

— Не велено. Да и окон нет.

— Ну, окошко мы вам прорубим!

— Спасибо. В другой раз.

— Думали, что вы антоновки нам привезли.

— Неужели витамины на исходе?

— Витаминов хватает, но все «оранж» да «оранж» — алжирский, итальянский. Сладко! Антоновки бы кисленькой, чтоб во рту защипало!

— Не прихватили.

— Надолго к нам?

— Повисим немного…

Алышев потянулся обеими руками, взял трубку у командира лодки, изменившимся голосом позвал:

— Борис, ты?.. Алышев говорит!

— Виктор Устинович?

— Он самый.

— Чудеса-а-а!

В самом деле, невероятно: где-то там, наверху, в ином мире, бушует пурга, темень навалилась на льдину. В серой мгле затерянно стоит палаточно-щитовой домишко. В нем люди, отважные души, забубенные головы. Забрались в такую даль, в такую стынь. Безмолвная периферия, чертовы кулички. Кажется, ни на собаках не доскакать, ни самолетом не достичь. И вот гляди ж ты, из глубины, из темноты, из еще более мертвого безмолвия подходит сказочный наутилус, делится новостями, дружеским теплом.

— Чудеса! Были рядом и не повидались.

— Служба, милый мой Бориска. После твоей ледовой вахты надо бы нам встретиться где-нибудь в более теплом краю. Балтику-то помнишь?

— Балтика солью проступает на тельняшке.

— То-то!..

Давным-давно они служили вместе на одном миноносце.

Алексей Плотников БУШЛАТ НА ВЫРОСТ Рассказ

К новому пополнению я всегда выхожу в парадной тужурке. Чтобы молодым морякам надолго запомнилась первая встреча с командиром, чтобы светлее и праздничнее стало у каждого из них на душе.

Вот и тогда я на мгновение задержался около настенного зеркала в коридоре, поправил серебристую лодочку на правой стороне груди, потянул вниз козырек фуражки — словом, принял внушительный командирский вид.

Новички выстроились в одну шеренгу на пирсе. Чуть в стороне аккуратно уложены чемоданы и вещмешки.

— Здравия желаем, товарищ капитан третьего ранга! — негромко, но дружно ответили они на мое приветствие.

Я прошелся вдоль строя. Матросы по-уставному называли свои фамилии, легонько, словно опасаясь повредить, жали мою руку и снова принимали положение «смирно».

Только левофланговому я сам осторожно пожал руку. Невысокий, с острыми мальчишескими ключицами, он показался мне пацаном, случайно затесавшимся в этот строй богатырей.

— Матрос Яров, — чуть слышно произнес он и залился румянцем.