Стоим на страже

Извержение началось за полночь, а точнее в ноль часов двенадцать минут — именно так было зафиксировано в вахтенном журнале дежурного по части. Катастрофа произошла в тридцати пяти милях, на соседнем острове. Заработал вдруг вулкан, который давно считался недействующим и молчал ровно сто шестьдесят лет. Лава ударила не в старый закупоренный кратер, четким конусом которого привыкли любоваться курильчане, а несколькими сотнями метров ниже, в бок, с восточной, повернутой к океану стороны, образовав два новых маара — неглубоких плоских углубления. Сначала был мощный залп, всколыхнувший землю и сопровождавшийся утробным тревожным гулом, а потом началась канонада, и в ночной вязкий от сырости воздух полетели камни и пепел. В образовавшиеся после взрыва трещины хлынула раскаленная лава. Густо поросшие кедрачом склоны вулкана моментально вспыхнули, и начался пожар, зарево от которого было видно далеко в море. Оно было замечено на рыбацких судах, ведущих ночной лов сайры, постами наблюдения и пограничными нарядами.

Десятью минутами позже, поднятый по тревоге командир пограничного корабля капитан 3-го ранга Лебедев был уже на ногах. Ни он сам, ни его жена не знали еще причины этого ночного вызова, хотя и привыкли к подобному за три года службы здесь, на островах.

Натыкаясь в темноте на вещи и вполголоса чертыхаясь, Лебедев вслепую передвигался по комнате. Накануне вечером у него с женой случился «крупный» разговор. Дело дошло до того, что жена стала сгоряча собирать свои вещи и объявила ему, что первым же рейсовым пароходом уйдет на материк и никогда больше сюда не вернется. Вот среди этих жениных вещей — сумок, коробок и чемоданов — капитан 3-го ранга и пытался отыскать свой походный, видавший виды портфель.

Собственно, конфликт возник из ничего. Поздно вечером они вернулись из клуба, где были в кино, и Люда сама затеяла этот разговор.

Месяца три-четыре назад в их части появился новый медик, старший лейтенант Масловский, — высокий, картинно-красивый юноша, к тому же холостяк. Разумеется, женская половина поселка сразу же нацелила на него свой заинтересованный взгляд. Медик при всей своей смазливой внешности не то чтобы был повеса, но покрасоваться и быть на виду любил и потому всячески поддерживал раздуваемые вокруг него слухи о былых его победах на материке, где он до этого служил и откуда был якобы «сослан» на острова опять же по причине рискованных любовных похождений с женами большого начальства.

Этот самый Масловский, конечно, не мог не обратить внимания на Люду Лебедеву — женщину привлекательную, умную, веселую. Раза два-три он приглашал ее танцевать, пока Лебедев сражался в бильярдной. А однажды проводил от клуба до дома после какого-то праздничного вечера, когда большинство офицеров плавсостава, в том числе и Лебедев, были в море и несли усиленную охрану границы. И пополз по поселку, где «доброжелатель» или завистник всегда найдутся, слушок, что у Масловского с Лебедевой роман. Люда, женщина гордая, независимая, посчитала ниже своего достоинства эти слухи опровергать или комментировать, и все это, конечно, вскоре дошло до ушей ее мужа.

Лебедев, как и следовало того ожидать, не придал этому никакого значения. Он слишком хорошо знал свою жену, ее все еще по-девичьи пылкую любовь к нему и целиком доверял ей. К тому же он неплохо узнал и Масловского, с которым служба вплотную столкнула его во время карантина, и, веря своему опыту разбираться в людях, составил о нем мнение, как о человеке легкомысленном, изрядном пустозвоне, хотя и неплохом специалисте.

Но Люду такая реакция мужа почему-то задела. Уязвленная, она сама не раз заводила разговор на эту тему, словно намеренно пытаясь обострить ситуацию. И вот вчера был, как говорится, финал.

— Нет, нет и нет, — с обидой твердила она. — Ты поверил этой сплетне. Я же вижу, не слепая…

Лебедев сидел в кресле у торшера и пытался сосредоточиться над раскрытой книгой. Его не то чтобы не раздражал этот разговор, но и не глубоко трогал, поскольку и раньше случалось так, что Люда устраивала ему небольшие «сцены» по поводу того, что он якобы охладел к ней и старается больше проводить времени на своем корабле, нежели в ее обществе. Он не обижался и не осуждал ее, понимал, как ей одиноко и тоскливо здесь, когда он все в море и в море. И в то же время не настаивал, чтобы у них наконец появился ребенок, зная ее страстное желание непременно закончить сначала институт.

— …Поверил и великодушно простил мне это, да? — продолжала Люда свой монолог, пытаясь вывести из равновесия мужа. — Только не нужно мне твоего прощения, как подаяния, понял?

Лебедев оторвался от книги и посмотрел на жену тем спокойным, испытывающим взглядом, который всегда действовал на нее гипнотически, хотела она того или нет.

— Знаешь, — сказал он спокойно, но твердо, — делай так, как решила. Хочешь уехать — так и скажи. Сплетни тут ни при чем. Точнее, предлог. Для тебя. Для меня — это пустой звук. Ты знаешь…

Сам же Лебедев знал, что истинная причина их конфликта назревала давно, из глубины и совсем по другому поводу…