Стоит ли мне писать?

— И именно этой границе, я хотел, что бы ты научился. Научился там, где это может быть востребованным. У тех, кто знает, как это происходит. А не на улицах. Не в казематах!

— Не нужно было отправлять меня туда. Я должен был ответить за содеянное.

— Ты ответил сын, ты еще не понял? — проговорила мать со слезами на глазах. — Ты ответил так, что я нему придумать к этому такого преступления.

«Сама моя жизнь преступление».

— Я выбился из самой грязи и нищеты. Вместе с твоей матерью, я дал тебе все, чего не было у меня. Все о чем может мечтать грязный и голодный мальчишка из трущоб. Иногда я думаю. Кем бы ты вырос, родившись там? И меня бросает в дрожь. Что еще тебе было нужно?

— По другому не могло и быть.

«А хочу ли я, что бы они поняли?»

— Почему, Мельхиот? — взвилась его мать. — Почему? Я никогда этого не пойму! Я видела многое. Я видела как отец, вернувшись, пил десятилетие. Засыпал в пьяном бреду. И его крики заставляли меня убегать посреди ночи из дома. Я помню воинственного брата. Сильного уверенного человека. Когда он вернулся из увольнительной, так же как ты сейчас. Какими путыми были его глаза. Я помню, как он прощался, когда уезжал обратно. Я помню твоего отца. Я вижу сейчас таким тебя. Хуже! Много, много хуже. Но и мой отец, и твой, справились с этим. Они не забыли это. Но научились с этим как-то существовать. Но ты, словно, впитал все, абсолютно все, от чего следовало оградиться. От чего бежали остальные. И ты хочешь еще и еще. Остановись! Молю, остановись!

«Безумие моя мать».

— Чем сильнее давят на меня, тем сильнее давлю я. Только и всего. Так всегда было. — перед Мельхиотом предстало видение сломавшегося падающего гвардейца. Его придавило громадой рухнувшего сверху штурмового тура, покрывая образ напряженной чернотой его памяти.

— Смирись! Преодолей свою ярость. Победи себя.

«Как? Как объяснить им? Как передать это?»

Он долго молчал. Как объяснить им, что если он начнет бороться с собственной ненавистью, это будет как рука, душащая собственное горло? На мгновение он задумался — а может так и лучше? Может ему убить себя?

«Слабак!» — опасно зазвенело в его голове.

Отступить? Убежать от этого? Они хотят, что бы он убежал сам от себя?

«Я выживу, все равно выживу. Наперекор вам всем! На зло богам. Вопреки судьбе! Вы еще не убили меня!»

Он не собирался бежать. О, нет. Больше никогда.

— Прощайте.

Всегда до конца.

Он шел по улицам Клайдмора. Ведь так звали этот городок? Всего лишь, еще одно место, которое он вскоре сожжет. Ведь это случится так или иначе. Это случалось раньше. Они ненавидели его. Он чувствовал их ненависть: жалкую, глупую, эгоистичную, неосознанную, жидкую. Но её было много! Слабее или сильнее, но она была повсюду.

Он шел медленно. Ему больше некуда было торопится. Он задевал прохожих плечами. Крепкие, большие мужчины, отлетали от него как щепки. Словно они сталкивались со скалой. Глупцы, что они пытались сделать своими жалкими мягкими телами? Ему казалось, это его ненависть вжимает их в стены. Вышвыривает с тротуара.

Вдруг, он понял, что они ненавидят не только его. Они ненавидят еще и друг друга. Ненависть текла из домов туманом раздражения. Она была в злобе сервов, из под тишка кидающих взгляды на дворян и нобилей. Она была в презрительном прищуре аристократов, смотрящих на чернь. Ненависть была во взглядах обращаемых на его мундир. Черный, такой же как эта ненависть.

«Смотрите на этот мундир» — говорили им его глаза. Смотрите на мундир убийцы. Бойтесь его. Бегите от него. Смотрите на этот красивый мундир. На этот орден. Смотрите, какая мразь их носит. Я ношу его уже десять лет. Этот благородный мундир.»

Ему захотелось смеяться.

«Неужели они не догадываются, как сильно я их ненавижу?»

«Остановись! Молю, остановись!» — кричал в его голове голос матери испуганной птицей.

«Крови» — кричал ему его сын. «Убивай.» — взывали к нему руки. «Разрушай.» — горячо шептало ему его сознание.

Ему вдруг начинало казаться, что лица окружающих сливаются в размытые розовые пятна.

Он увидел как его лейтенантское назначение полетело скомканым в мусорное ведро. В этот момент ему захотелось послать туда же его орден. Кстати, где же он? Надо же, он все еще на его кителе? Он в кителе? Он все еще в кителе?

Он сдержался. С какой же легкостью он сдержался. Какой бессмысленный и глупый поступок. Теперь этот орден значил для него меньше чем кусок металла. Какой смыл был презирать кусок железа? Нет погоди, ведь золото же. Да ведь не только золото. Наверняка найдутся дураки, готовые купить эту нелепую безделушку.

Ему захотелось смеяться. Впервые, за столько лет. Ему хотелось совершено нормально хохотать.

Он побежит в свой город. Ничто его не остановит

— Пускай идет. С тобой, или без тебя, я иду в столицу.

— Его там убьют.

— Его? Да брось. Я уверен. Он дойдет до самого Клайдмора, или куда он там собрался. И перебьет там всю армию тьмы, если её встретит.

— Тогда, тем более нам лучше пойти с ним, ты не находишь?

— Может быть я слегка преувеличил. Может, его действительно там прикончат как чокнутого дурака. А меня это не касается. А мне нужно в Прамиодан.